Ад закрыт. Все ушли на фронт

– Это вполне благородная история! – вмешался фон Треска. – Сестры фон Шперлинг вышли замуж: одна за генерала Манштейна, другая – за генерала Левински… младшая оказалась бесплодна, и тогда старшая обещала подарить ей своего десятого ребенка. Когда родился Эрик, генерал Левински послал Манштейнам телеграмму: «У вас мальчик. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Поздравляю».

– История вполне благородная, хотя и весьма необычная. Но ведь наша цель сегодня – не разбираться в семейных историях. Наша цель – посмотреть, каковы могут быть следствия наших поступков, и только.

Господа… Я не буду вас убеждать сделать тот или иной выбор… Петер тоже не должен никого ни в чем убеждать. Он может показать нам, какое будущее ожидает страну и всю Европу, а также каждого из нас, если мы принимаем тот или иной способ действовать. Смотрите сами и думайте.

– Пока что никто ничего не думает, – произнес вполголоса Канарис. – Пока германский генералитет занимается полной чепухой – выясняет, кто тут поляк, а кто – еврей.

Повисло молчание. Многие заулыбались. Канарис же внимательно всматривался в каждого из сидящих перед ним и продолжал:

– Представьте, что победили Гиммлер и Розенберг… И что тогда?

– Наверное, тогда режим сделается более разумным… – неуверенно предположил фон Треска.

– В чьих руках? В руках человека, который с лупой искал неарийские черты у сотрудников?

Фон Браухич самым простонародным образом полез чесать затылок. Фон Манштейн крякнул, после чего тяжко вздохнул.

– Давайте посмотрим, что будет, если придут к власти эти люди?

– Петер, покажете нам будущее, как в кино?

– Можно сказать и так… Главное, что мы его увидим.

Фон Берлихинген кивнул. Петя, хоть и потренировался до встречи, провозился дольше, чем могли бы опытные посвященные. Тем не менее воздух сгущался, клубился серый туман, обретал краски, появилось изображение – не как в кино, а трехмерное, убедительное, взгляд в реальное будущее.

Перед собравшимися появился Розенберг, он тряс какими-то документами перед самым носом у Геринга. Оба они выглядели уставшими, не по годам пожилыми и недобрыми. Розенберг доказывал, что все эти люди, числом сто пятьдесят человек, обманули начальство: при заполнении документов скрыли происхождение от славян или французов.

– И не надоело вам расстреливать…

– Если хотите построить настоящий национал-социализм, это не может надоесть.

– Левые уже опять выступают, орут, что не допустят новых чисток гестапо. А то забрали вдруг почему-то всю профессуру с восточного факультета…

– Правильно сделали. Эти преступные трепачи понесли, будто изучение санскрита и латыни – это не расовое дело! Что будто бы кто угодно может изучить эти языки – даже негр, еврей или поляк.

– И за это вы их всех загребли?!

– Старина Мюллер не стал шутить, узнав, в чем мы их обвиняем!

– А зачем вы планируете чистку в верхушке армии? Чем вам не угодил фон Манштейн? А фон Штауфеншутц? Фон Канинхенлох? По вашей инициативе арестована половина германского генералитета!

– Вы не хуже меня знаете, Герман, что это были реакционные феодалы, от них можно было ждать чего угодно.

– Роммельсдорф и Гальдер – не дворяне!

– Эти носят в своем ранце точно такой же маршальский жезл, как и другие… Даже хуже! Это еще те наполеончики!

– А теперь Германская армия обезглавлена. Может, она стала послушнее, но боеспособность вермахта резко понизилась.

– Вырастут новые… Вырастут истинно наши полководцы!

– Пока они вырастут, государство безнадежно ослаблено. Недовольных море, армии оторвали башку. Мало было восстаний леваков, поднимаются славяне, Бавария требует автономии! А если не удержим ситуацию?! Фон Бисмарк говорил, что когда недовольных слишком много, государство взрывается…

– Фон Бисмарк! – фыркнул Розенберг. – Вы кто? Национал-социалист или прислуга кайзера, вроде вашего Бисмарка?!

Такие речи вели эти двое, потрясая списками приговоренных людей, пугая друг друга: один – отступлением от основ национал-социализма, другой – перспективой гражданской войны.

Петя напрягся, немного изменил условия… И гражданская война улыбнулась им улыбкой «Веселого Роджера». Появились толпы возбужденно орущих вооруженных людей. Толпа деловито обстреливала баррикаду, с нее тоже отчаянно палили. Человеческие фигурки резво перебегали вдоль прямых, удобных для атак берлинских улиц, накапливались за фонарными столбами, палили друг в друга, превращая чистый утренний воздух в зловонное сизое марево. Падали, падали, падали…

– Вот и результат…

Гальдер даже рванул себя за воротник, видя такой «результат»: колонны французских, британских солдат маршировали по Германии, отхватывая у нее кусок за куском, как отхватывают акулы куски тела еще живого, истекающего кровью кита. На севере Баварии британские войска столкнулись с отрядами итальянцев, чуть не дошло до войны…

У самой Германии сопротивляться сил стало не больше, чем в России в восемнадцатом году, или у Польши в конце восемнадцатого века.