Ад закрыт. Все ушли на фронт

С конца девятнадцатого века владельцы замка не раз пытались найти неотпетые останки Пьяного Готлиба, чтобы предать их земле. Очень надеялись они отделаться раз и навсегда от полночных рыданий и воплей. Однако слишком уж хорошо спрятал от правосудия труп бывшего слуги героический, хотя и непутевый рыцарь прошедших времен… Не нашли.

– Недавно впечатлительные горничные уверяли, что слышали шорохи и звуки человеческого голоса наверху, – сдержанно улыбаясь, рассказывал фон Берлихинген. – Не увлекайтесь, но небольшое количество шума на третьем этаже не повредит.

Двигаясь почти бесшумно, долговязый фон Берлихинген садился на продавленный стул так же изящно, как в кресло, брал стакан, захватывал его своей жуткой железной клешней.

– Когда с детства живешь с крюком на руке, приспосабливаешься… – объяснял он. Жалеть фон Берлихингена Вальтеру просто в голову не приходило, а у Пети не получалось – совершенно не тот человек.

Прихлебывая жидкий чай, старик задавал умнейшие вопросы; склонив на плечо седую голову, часами слушал подробные рассказы ребят. А за минуту перед тем, как вынести ночной горшок Пети, дед давал советы, легко и просто решавшие самые сложные проблемы.

– Вы правы, – мягко говорил он, и немецкий язык становился у деда почти по-украински певучим. – Сталина может свергнуть только сам Сталин… Но это имеет свои преимущества! Перед нами – очень уязвимая система.

– Чем же она уязвимая?

– Все зависит только от одного человека. А психику одного человека всегда можно изменить, человека всегда можно запугать или заставить хотеть чего-то нужного вам…

– Сталина не запугаешь…

– Разве? – склонял фон Берлихинген голову к другому плечу. – Сталин религиозен… Неужели вы не можете показать ему, какая судьба ожидает его за гробом?

– Ага!!! – подпрыгнул Вальтер на продавленной кровати. – Влезать в сознание мы умеем… И в подсознание тоже. Но это ведь ненадежно… Как только выходишь из сознания человека, он тут же возвращается к своим привычным реакциям…

– Да… Если убеждения человека не совпадают с вашим влиянием… А если совпадают?

Парни невольно притихли, и фон Берлихинген вбил последний гвоздь:

– Если человек сам в глубине души больше всего боится именно того, что вы ему внушаете? Что тогда?

И старик величественно вынес ночные горшки, чтобы вернуться с уже вымытыми буквально через несколько минут.

В эти дни созерцания и размышления к Пете не раз приходила Жаннета. На выходе из сна, в серых сумерках Петя ясно увидел: девушка стоит возле его кровати, в нарядном синем платье в складочку, держась левой рукой за правую, упертую в бок. Жаннета лукаво склонила голову набок, улыбалась призывно и весело. Казалось, сейчас она присядет возле кровати, ее лицо окажется возле Петиного лица… Петя заулыбался, потянулся к Жанетте… и ВСПОМНИЛ. Жаннета мгновенно исчезла.

С тех пор она и снилась Пете, и являлась вот так – в невнятном предутреннем мороке. Всякий раз Петя тянулся к ней, и всякий раз призрак исчезал, стоило вспомнить – Жаннетты на свете больше нет.

Девушка не приснилась Пете на хлебах Селье, в Париже; естественно, не снилась в ночь, которую фон Берлихинген окрестил «ночь перелета», – когда даже не одну ночь, а почти двое суток, пока Петя с Вальтером ехали, бежали, летели, опять шли и ехали, потом говорили и читали.

Наверное, у Пети долгое время просто не было ни на что сил. А как только они появились – с ними появилась и Жаннета.

Так и прожили ребята несколько дней: скрываясь, беседуя с фон Берлихингеном, проводя психологические эксперименты. Так и было до самого «Нового года» по свежеизобретенному календарю якобы древних германцев, а попросту говоря – свежепридуманного племени «грюнштейнеров».

Естественно, парни не участвовали в развлечениях у огромного костра, с народными плясками и гуляньями. Не видели, как приплясывал, выл и «колдовал» неоязычник Ганс Даскло – полусумасшедший болван и никчемный бездельник, объявивший себя «германским друидом» Гансфукером, на радость национал-социалистам.

Народ просто радовался празднику – яркому пятну в чреде никогда не прекращающегося, тяжелого и нудного труда. Народ пил пиво и лопал мясо от запеченной коровьей туши, благодарил устроителей и почти не обращал внимания на вопли «друида»: все знали, что он бездельник и дурак.

Ребята слышали радостные вопли и разухабистые песни, видели отсветы костра, разожженного на поляне среди леса. И пили пиво, заранее запасенное в изрядных количествах мудрым фон Берлихингеном.

Но к ночи радение кончилось. Даскло-Гансфукер объявил, что Новый год по обычаям грюненштейнов наступил, и свалился под ближайшей сосной в состоянии острого алкогольного отравления. Зевая, разошлись слуги и обитатели местных деревень. Стукачи пошли писать доносы.