ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Георг почти бежит по коридору, ведущему в кабинет, так же торопливо открывает дверь кабинета — ему просто необходимо взять здесь некоторые бумаги. Граф врывается в кабинет, быстрым шагом подходит к сейфу и набирает пароль. Три пароля — для трёх дверей, за которыми хранятся бумаги. «ЯковД». «6Июль». «10204». Те ценные бумаги, за которыми граф пришёл сюда, хранятся на месте. Хоффман берёт их и кладёт на стол, а потом закрывает сейф. Стук в дверь отвлекает его. Граф едва успевает спрятать документы в один из ящиков стола.

— Проходите, — говорит Георг немного взволнованно. — Проходите!

Дверь открывается и в кабинет несколько неуверенно проскальзывает человек. Человек, которого он видит перед собой, худ и бледен. Он кажется измождённым. Возможно, он даже болен. Той же болезнью, которой болен сам Хоффман. Но этот человек явно беден и вряд ли имеет те же возможности для лечения и поддержания здоровья, как и Георг. Но в этом человеке что-то не так. Помимо здоровья.

Должно быть, это глаза — словно бы воспалённые, смотрящие слишком цепко, слишком уверенно. Не так, как должен смотреть человек такого вида. Слишком уж решительно. Хоффман почти съёживается от нехорошего предчувствия. Надо было остаться сегодня в своём кабинете! Бумаги бы подождали…

А человек молчит. Стоит прямо напротив Георга и молчит. И смотрит. Нет — сверлит взглядом. И Хоффман уверен, не работай он до этого столько лет на старого пройдоху, его охватила бы паника. Слишком уж очевидно недобрые намерения у этого человека. А ещё — Георг отчего-то уверен, что однажды уже видел это лицо. Только вот — где? Где он видел эти глаза? Ведь видел же…

— Для чего вы пришли, сударь? — спрашивает граф, стараясь выглядеть как можно более спокойным.

Человек молчит. Словно пытается прожечь его взглядом. Хоффман тоже старается молчать. И наблюдать — за каждым действием, за каждым движением рук или ног, за каждой ужимкой на словно каменном лице. Этот человек словно бы изваяние, а не живое существо — на его лице не отражается ни единой эмоции. Ни единого волнения. Георгу даже кажется, что этот мужчина даже не мигает.

Это графа почти пугает. Пусть он и старается видом этого никак не подать. Но такое впечатление, что этому человеку совершенно безразлично, как ведёт себя граф. Такое впечатление, что незнакомец даже не видит Георга Хоффмана, хотя стоит прямо перед ним — в каких-то пяти шагах.

— Я позову охрану, сударь! — как-то не совсем уверенно говорит граф. — Уходите отсюда! Немедленно!

Мужчина не вздрагивает. Он даже не даёт своим видом как-либо понять, что слышал слова графа. Незваный гость смотрит на Хоффмана слишком пристально, чтобы он не сумел заметить какой-то стеклянности его взгляда. Георг приглушённо охает, когда видит револьвер в руках этого человека.

Выстрел раздаётся слишком внезапно. Георг Хоффман даже не сразу успевает понять, что алое пятно расплывается по его мундиру. Граф отшатывается от этого мужчины и старается опереться на что-то рукой. Уже запоздало он вспоминает, что этого человека зовут Джек, что он работал при Делюжане кем-то вроде секретаря.

Хоффман всеми силами старается дотянуться до звонка, чтобы в кабинет вошёл хоть кто-нибудь, но Джек подходит к нему и отпихивает куда-то в сторону. Граф почти шипит от боли сквозь зубы. Он зажимает рану рукой и медленно оседает на пол, всё время думая о том, что только такой идиот, каким он был, мог забыть револьвер дома, когда собирался ехать в столицу. Георг старается сесть как можно удобнее, чтобы пулю потом проще было вытащить. Всё же, граф Хоффман никогда не думал, что умрёт он вот так — на полу в кабинете своего начальника. Возможно — уже давно мёртвого начальника.

Перед тем, как потерять сознание, он видит, что Джек перерывает ящики стола Делюжана, а потом находит те самые документы, хватает их и стреляет в Хоффмана ещё раз перед тем, как выйти из комнаты.

***

Должно быть, падает она с удивительной скоростью. Мария готова поклясться, что успевает видеть отдельные потоки воздуха. Дышать слишком трудно, так что Фаррел изо всех сил старается вдыхать как можно реже. Но задерживать дыхание получается тоже с трудом. Она падает слишком быстро. И девушка уверена, что испытывает она совсем не то, что испытывала бы, прыгая с парашютом.

Должно быть, ей стоит испугаться — вот-вот её жизнь завершится, так толком и не начавшись, если уж хорошенько подумать. Но Мария не боится. Ей смешно. Ей хочется хохотать. Хохотать от того переполняющего душу восторга — она ведь летит. Пусть и жизнь оборвётся через пару секунд. Просто падать — такая скука, что девушка старается думать о том, что ей сегодня рассказали. Думать о Деифилии, Асбьёрне, Киндеирне — о тех, кто жил когда-то давно до неё. Думать о Ратмире. И о Хоффмане, для которого она должна была найти некоторые артефакты. И о Кристалле Жизни и Смерти, который был украден Драхомиром. Что это была за вещь? Какой силой она обладала, что её так берегли? И почему Мир так сильно сожалеет о том, что сделал это?