ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

А потом Мир начинает говорить о том, что ему нет дороги на Сваард — в замки, что посреди песчанных пустынь. В родные края, где повелевал его отец — могучий Киндеирн, перед которым Драхомир Астарн был безумно виноват. Демон судорожно шепчет, что родной отец никогда не простит его за те прегрешения, которые он совершил. За то, что расколол старый мир на три части, за то, что почти перевернул вселенную… За то, что совершил столько преступлений, что ни один суд его бы не оправдал. За то, что выкрал из подвалов замка Имиштфор Кристалл Жизни и Смерти — самую ценную из всех реликвий Интариофа. И Фаррел думает — насколько сильна была любовь Мира к Деифилии, раз он натворил столько всего?

Ратмир немного рассказывал Марии о той девушке. О Деифилии. Совсем не то, что сейчас говорит ей Драхомир. Лишь какие-то общие сведения — когда родилась, кем была, какие наиболее выдающиеся поступки совершила. Это было совершенно не интересно — как в какой-то летописи или некрологе виз дешёвой газеты.

— Это я был виноват во всём, что тогда случилось, — говорит Драхомир. — Я один и никто больше.

Его голос звучит так глухо, что если бы Мария Фаррел не была Марией Фаррел, она перепугалась бы за него. Или пожалела бы. Джулия Траонт непременно пожалела бы. Она была доброй, эта строгого вида герцогиня. Пусть и не совсем обычной. Но это было, пожалуй, даже лучше. Эта женщина приходилась тётей матери Марии, но в ней было куда больше молодости, силы… Джулия Траонт совершенно не была похожа на Кассандру Фаррел. И, наверное, поэтому она Марии даже нравилась. Но в любом случае, девчонка не была похожа на эту ведьму. Поэтому Мария просто сидит напротив Драхомира и разглядывает его так, будто видит в первый раз.

Впрочем, таким она его и правда видит впервые. Пожалуй, он всегда казался Марии скорее несчастным, чем пугающим, но именно в данный момент девушка понимает, что это действительно так. И ей думается, что, пожалуй, она никогда в жизни не хотела бы оказаться на его месте.

— А они с тобой в этом были бы согласны — в том, что виноват только ты? — задумчиво произносит Мария. — Я бы разозлилась, если бы мои поступки — даже самые плохие из них — приписывали другому человеку. Потому что это только мои поступки. И никому я их отдавать не собираюсь.

Драхомир улыбается почти робко. Слишком неуверенно. Фаррел считает, что это ему совершенно не к лицу — эта нерешительность. Впрочем, это совершенно не её дело. Ей думается, что Мердоф мог бы куда меньше переживать, когда они прощались. И Ратмир тоже. Подумаешь — если Драхомир и убьёт её, то… Но Мир совершенно не пытался её убить. До сих пор он не предпринял ни единой попытки.

По правде говоря, демон мог убить её уже давно. Но он чего-то ждал. И зачем-то привёл её сюда — на крышу, — хотя мог найти куда более удобное место для расправы. Про себя Мария судорожно пытается вспомнить, сколько они поднимались в это место. И всё понимает. Почти сразу после того, как успевает подсчитать, сколько этажей ей нужно будет лететь вниз, если… В таком случае смерть неминуема. Даже последний дурак понял бы это. А Мария Фаррел считала себя далеко не последней дурой.

Что же — Фаррел всегда хотелось узнать, каково это. Каково это — прыгнуть откуда-нибудь и лететь. Лететь… Ей всегда нравилось стоять на краю чего-нибудь высокого и смотреть вниз, представляя себя летящей вниз. Значит, сегодня ей предстоит испытать это на самом деле. Что же — такова судьба. Бывшая принцесса сама не может толком понять, почему этот факт её нисколько не пугает.

— Я должна прыгнуть? — спрашивает Мария.

Ответ она уже знает. Мир привёл её сюда для того, чтобы она прыгнула с крыши. Что же… В конце концов, примерно этого Фаррел и ожидала от него, когда соглашалась на сделку, разве нет? Мария с самого начала знала, к чему приведёт её общение с демоном. Так что, винить было некого. Да и не хотелось кого-либо винить. Разве девушке не было интересно то, что предложил ей Мир? Разве не хотелось ей избавиться от проклятой скуки?

Драхомир ожидаемо кивает. И достаёт ещё одну сигарету. Не торопясь. Уверенно. Будто бы это не он несколько минут назад робко улыбался ей. Будто бы не его голос звучал так хрипло и так отчаянно не больше, чем полчаса назад, когда он говорил о Деифилии. Будто бы не он подыгрывал ей, кружась вместе с ней по крыше в танце, отдалённо напоминающем вальс. Впрочем, Мария всё равно этого ожидала.