Абель в глухом лесу

Пока разговор сверху вниз да снизу вверх, на дерево, перескакивал, Блоха много раз пыталась нас домой увести — очень она стыдилась, что сперва не признала на дереве Маркуша. Так что, когда и я гостей в дом позвал, она весело вперед побежала, сама дверь отворила. На радостях еще игру с кошкой затеяла — та дремала, свернувшись клубком, под печуркой. Я подложил в печку дров, а настоятель с Фуртунатом сели, как прежде сидели, и наблюдали, видно, как Блоха с кошкой заигрывает, только вдруг слышу, настоятель говорит:

— Ишь как она лежит, прямо старая дева.

— Это вы про кого? — спросил я.

— Про кошку твою.

— Ну, тогда навряд ли похоже.

— Отчего ж?

— Оттого, что кот это, а не кошка.

Тут Фуртунат вступился:

— Не это важно!

— Еще как важно-то! — не согласился я.

Настоятель слушал нас, видно, вполуха и понял только, что мы говорим о кошке.

— Да, может, она хворая? — спросил он участливо.

— А как же, хворая.

— И какая же хворь у нее?

— А такая, что все, кто мил ей, в селенье остались.

— Так у ней и котята есть?

Тут даже Фуртунат не выдержал, очень его насмешила промашка отца настоятеля. В подробности вдаваться мы больше не стали, да и не до того было, потому как в двери появился Маркуш. Он смотрел на отца настоятеля с блаженной своей ухмылкой, словно гордился, что ловкий такой, сам с дерева слезть сумел. Волосы у него все вздыбились, словно улететь собрались, лицо в грязи, сутану хоть выжимай — можно подумать, он не одно, а три мокрых дерева обтер сверху донизу.

— А ну, повернись-ка, Маркуш! — сказал отец настоятель.

Маркуш повернулся, да только и со спины выглядел он не краше.

— Ладно, Маркуш, самое время твои именины справлять, — улыбнулся настоятель. — Ступай принеси, что там у нас припасено.

Я-то думал, Маркуш вернется с котомкой, с какой-нибудь торбой, а он притащил целый сундук. Так и вошел с сундучком на плече, словно мой дом — казарма, а он новобранец, рекрут. Настоятель знаком указал ему, чтоб поставил сундучок возле стола. Маркуш сделал, как было велено. Отец настоятель встал, из кармана сутаны выудил ключ и, наклонившись, отпер замок, крышку откинул; выпрямился не сразу, постоял так, согнувшись, не шевелясь, в молчании, словно творил молитву, потом сказал тихо:

— Что съедим, то и наше.

— Да еще жизнь вечная, — добавил я.

Маркушу мои слова, видно, понравились, потому как он подошел и стал трясти мне руку.

А настоятель, времени не теряя, уже выкладывал снедь на стол, и скоро он весь был уставлен знатными яствами. Чего там только не было: жареное мясо, коржи со шкварками, сыр, улыбчивые спелые фрукты. А посреди стола, как два бравых солдата, вытянулись две бутылки — одна с можжевеловой палинкой, другая с вином. Привезли они с собой и стаканы, да только две штуки. Поэтому настоятель разбил нас на пары: из одного стакана пил он сам и Фуртунат, из другого — мы с Маркушем. Для разгону сделали по глотку можжевеловой палинки, да больше ее и нельзя — что за напиток особенный, жар для души, а не палинка! У меня даже слезы на глазах выступили, и я утер их тыльной стороной ладони.

— Что это ты, Абель? — спросил отец настоятель.

— Господь меня покарал.

— Да за что?

— За дело… намедни я зарок дал палинку больше не пить.

— Этой беде легко было б помочь, ежели б вовремя, — сказал отец настоятель.

— А как?

— Не зарекаться, вот как.

Все мы от души посмеялись и сели за стол.

Вот это была трапеза так трапеза! Словно отец настоятель — епископ, а мы трое — соборные каноники. Насытясь, пропустили по стаканчику доброго вина, и сразу погода на тепло повернула. Отец настоятель закурил душистую сигару. Фуртунат сунул в рот сигару попроще, а мы с Маркушем смотрели, как они дым пускают, — турецкие паши, да и только!

— Ну а чем же ты по вечерам занимаешься, Абель? — спросил некоторое время спустя отец настоятель.

— Когда тем, когда этим, — отозвался я.

— А когда тем, то чем же?

— Размышляю.

— И о чем же ты размышляешь?

— Я? О прошлом, настоящем и будущем.

— Похоже, у тебя есть и планы на будущее?

— У меня-то? Имеются.

— Ну-ка, ну-ка, какие же?

— Хорошие.

По таким моим ответам судя, настоятель вполне мог подумать, что говорить о своих планах я не хочу. И если он так подумал, то не ошибся. Не потому я не хотел говорить, что он моего доверия не был достоин — после отца и матери я с более достойным человеком еще не встречался, — а потому только, что у планов моих, при том, какой я бедный был парень, очень уж большие и дивные выросли крылья.

Настоятель смотрел на меня понимающе и молчал.

И все мы молчали, будто четыре мотылька, каждый на свой цветок опустившиеся.

Наконец опять заговорил отец настоятель.

— Ну а теперь скажи, что значит, когда этим занимаешься?

Вспомнил я тут про книги свои завлекательные, засмеялся.

— Что? Да так, кое-что.

Настоятелю помстилось в моих словах, должно быть, что-то дурное, он вдруг озираться по сторонам стал, даже под стол заглянул.

— Куда спрятал-то? — спросил он.

— Книги?

— Какие книги? Девушку!

— Какую девушку?

— С кем ты вечера проводишь!

— Ой, вы и скажете! — Я рассердился, но и покраснел, надо думать, сильно, потому что настоятель вдруг засмеялся да и говорит: