Абель в глухом лесу

Коляска остановилась неподалеку от дома, под большим деревом; монах-возница соскочил с облучка, за ним плавно сошли и двое других. Пока первый сбрасывал с лошадей постромки, вынимал у них изо рта удила, пока задавал им сена, монахи чином повыше оправляли на себе платье, отряхивались, разминали ноги и руки, осматривались. Потом о чем-то переговорили между собой и направились к дому. Но первым шел не тот, который потолще, другой.

Возница остался при коляске.

Я отступил от окна, оглядел комнату — все ли в должном порядке, не стыдно ли важных монахов принять. Огонь уже весело плясал в печурке на четырех ножках, козу я подоил, молоко кипятить поставил. Ну, думаю, поглядим, что дальше будет.

В дверь постучали.

— Заходите, заходите! — крикнул я, как водится.

Дверь отворилась, два святых отца переступили через порог. Тот, что попроще, шел первым, который потолще — за ним. На обоих были черные широкополые шляпы; войдя, они сразу их сняли.

— Бог в помощь! — сказал тот, что вошел первым.

— Поможет — спасибо скажу! — откликнулся я и, не мешкая, пригласил их присесть в моей скромной обители.

Они огляделись, сели.

— А кто здесь лесной сторож? — спросил главный монах.

— Как кто? Разве ж не видно? — удивился я.

— Пока мы тебя одного видим, — сказал он.

— И что ж, недостаточно?

— Нам-то, пожалуй, достаточно, но мы, видишь ли, дров хотели купить.

— Дело нехитрое, — успокоил их я. — А в доме этом, с вашего милостивого позволения, окромя двух святых отцов да меня, никого больше нет.

Они переглянулись и вроде бы усмехнулись чуть-чуть.

— Ну, что ты на это скажешь, Фуртунат? — спросил главный другого монаха.

— Начало недурно, — заметил Фуртунат.

Я в их беседу не вмешивался, отошел к окну. И хорошо сделал, потому что увидел такое, чего до тех пор видеть не доводилось. Монах-возница поднял сутану чуть не до плеч и отплясывал вокруг коляски, будто на свадьбе. Его широкие рваные штаны трепыхались и, казалось, вот-вот с него свалятся, только за рубаху, может, еще и держатся кое-как.

— Н-да, и этому можно бы найти штаны чуть получше, — сказал я.

Должно быть, гости мои удивились, как это я штаны возницы их вижу, поднялись оба и подошли ко мне в окно глянуть. Да так и замерли, уставясь, будто на чудо.

— Это что же он вытворяет? — заморгал глазами Фуртунат.

— Литанию служит, — тотчас откликнулся я.

Толстый монах смотрел на танец с улыбкой, потом заметил:

— Можно и так славить господа.

— Ясное дело, можно, — поддержал я его. — Для чего ж иного в селах по воскресеньям танцы.

Фуртунат поглядел на меня как-то странно, однако же промолчал. Главный монах — тоже. И мы, уже молча, смотрели втроем, как пляшет бедняга, пока он не притомился. Парень, переводя дух, оторвал несколько ниток от своих обтрепавшихся сильно штанов, опустил сутану и зашлепал к дому.

Войдя, он весело восславил господа и спросил:

— Ваше преподобие отец настоятель, долго ли мы пробудем здесь?

— Зачем тебе, Маркуш? — спросил в ответ настоятель.

— Я к тому… набросить на лошадей попоны или не надо?

— Набрось, непременно набрось.

Я видел, что Маркуш уже повернулся к двери, и поспешно остановил его такими словами:

— Скажите, сделайте милость, когда вы в последний раз плясали?

Маркуш ласково поглядел на меня, потом подошел, по плечу погладил и сказал:

— Откуда известно тебе, брат мой сторож, что и мне плясать случалось?

— Удостоил господь, — говорю, — собственными глазами через вот это окно увидеть.

— Коли так, любезен ты господу нашему, — ответил мне Маркуш.

— Это не диво, — подхватил я, — потому как и он мне любезен.

Отцу настоятелю понравился, видно, наш разговор, очень уж весело он смеялся.

Когда Маркуш вышел, поглядели мы друг на дружку, и я сказал:

— А парень-то ваш монах настоящий.

— Простоват больно, — сказал настоятель, но не договорил, напуганный громким шипеньем.

— Молоко убежало! — закричал Фуртунат.

Я подскочил, мигом снял кастрюльку с огня, но немножечко молока на плиту все же выплеснулось. Посмеялись надо мною монахи — проворен, мол, ты, да потерянного не вернешь — и пожурили малость. Ну, думаю, и я ж в долгу не останусь.

— И вот гости мои монахи уж так проворны, что и молоко их проворнее.

— Так мы не закипели еще, с чего нам бежать, — пошутил отец настоятель.

— Еще не поздно, — сказал я ему, — ведом и мне кое-кто, кому и не терпится на огне вас поджарить.

— Кто ж такой? — спросил отец настоятель.

— Да кто же еще, как не дьявол!

Фуртунат прямо оторопел, но, увидевши, что настоятель от всего сердца смеется, смягчился тоже.

За разговором я не сидел без дела, собравшись их теплым молоком угостить. Поставил на стол две кружки, одну доверху налил, гляжу — а на вторую-то осталось всего ничего. Подумал я малость и говорю Фуртунату:

— Вот хочу я спросить вас… ответите?

— Чего ж не ответить, только каков вопрос?

— А вот каков, — говорю. — Хотел я спросить: была ли господня воля на то, что сбежало молоко давеча?

— Ясное дело, была, — отвечал Фуртунат.