Аббатиса из Кастро

«Теперь, — говорила она себе, — они меня убьют; но необходимо во что бы то ни стало, чтобы они не перехватили сегодняшнего письма: они будут преследовать бедного Джулио всю жизнь». Она перекрестилась и, держась одной рукой за железный балкончик перед своим окном, высунулась, насколько было возможно, на улицу. Не прошло и четверти минуты, как букет, привязанный, как всегда, к длинной жерди, ударил ее по руке. Она схватила букет, но из-за стремительности, с какой она сорвала его, жердь ударилась о каменный балкон. Сразу же раздались два выстрела, после которых наступила глубокая тишина. Ее брат Фабио, не разобрав в темноте, что за предмет стукнулся о балкон, решил, что это веревка, по которой Джулио спускался из комнаты сестры, и выстрелил в направлении балкона; на следующий день она заметила следы пули, которая расплющилась, ударившись о железо. Что касается синьора де Кампиреали, то он выстрелил на улицу, под каменный балкон, так как Джулио произвел шум, стараясь удержать падающую жердь. Джулио, услышав шум над своей головой, понял, в чем дело, и спрятался под выступом балкона.

Фабио быстро зарядил свою аркебузу и, не слушая отца, побежал в сад, бесшумно открыл маленькую калитку, выходившую в соседнюю улицу, подкрался к главной улице и начал внимательно разглядывать прохожих, прогуливавшихся под балконом палаццо. Между тем Джулио, которого в эту ночь сопровождало несколько человек, стоял в двадцати шагах от него, прижавшись к дереву. Елена, дрожавшая за жизнь своего возлюбленного, перегнулась через перила балкона и тотчас же громко заговорила с братом, стоявшим на улице. Она спросила у него, убиты ли воры.

— Не воображай, что ты обманешь меня своими мерзкими хитростями! — воскликнул тот, бегая взад и вперед по улице. — Приготовься лучше лить слезы, потому что я убью дерзкого негодяя, осмелившегося шататься под твоим окном.

Едва он произнес эти слова, как мать Елены постучала в дверь ее комнаты.

Елена поспешила открыть, сказав, что не понимает сама, почему дверь оказалась запертой.

— Не играй со мной комедии, ангел мой, — сказала ей мать, — твой отец в бешенстве и может убить тебя. Пойдем, ложись со мной, в мою постель, и если у тебя есть письмо, дай мне, я спрячу его.

Елена ответила:

— Вот букет, письмо внутри.

Не успели мать и дочь улечься в постель, как в комнату вошел синьор де Кампиреали. Он пришел из своей молельни, где в бешенстве перевернул все вверх дном. Больше всего поразило Елену то, что отец, бледный, как привидение, действовал с медлительностью человека, принявшего определенное решение. «Он убьет меня!» — подумала Елена.

— Мы радуемся, когда имеем детей, — сказал он, направляясь в комнату дочери (он весь дрожал от ярости, но старался сохранить хладнокровие). — Мы радуемся, когда имеем детей, а должны были бы проливать кровавые слезы, когда эти дети — девочки. Боже милосердный! Возможно ли это! Их легкомыслие может обесчестить человека, который в течение шестидесяти лет ничем не запятнал себя!

С этими словами он вошел в комнату дочери.

— Я пропала, — шепнула Елена матери, — письма находятся под распятием около окна...

Мать тотчас же вскочила с кровати и побежала за мужем; она начала громко спорить с ним, чтобы дать прорваться его злобе. Это ей удалось. Старик в бешенстве стал ломать все, что попадалось ему под руку; тем временем матери удалось незаметно забрать письма. Час спустя, когда синьор де Кампиреали ушел в свою комнату, находившуюся рядом со спальней жены, и все в доме успокоились, мать сказала дочери:

— Вот твои письма, я не хочу читать их; ты сама видела, какой опасности они нас подвергли! На твоем месте я бы их сожгла. Спокойной ночи. Поцелуй меня.

Елена ушла в свою комнату, обливаясь слезами; ей казалось, что после слов матери она больше не любит Джулио. Затем она решила сжечь письма; но прежде чем уничтожить, ей захотелось еще раз перечесть их. Она читала так долго, что солнце поднялось уже высоко, когда она решилась наконец последовать спасительному совету матери.

На следующий день, в воскресенье, Елена вместе с матерью отправилась в церковь; к счастью, отец не сопровождал их. Первый, кого она увидела в церкви, был Джулио Бранчифорте. Едва взглянув на него, она убедилась, что он не ранен. Ее счастью не было границ; все события прошлой ночи испарились из ее памяти. Она приготовила пять или шесть маленьких записочек на грязных, влажных клочках бумаги, какие всегда валяются на папертях церквей. Содержание всех этих записок было одно и то же: «Все раскрыто, за исключением его имени. Пусть он больше не появляется на улице; сюда будут часто приходить».