Аббатиса из Кастро

Когда синьор де Кампиреали и его сын стреляли из аркебуз, Рануччо и капрал находились под каменным балконом, и Джулио стоило большого труда помешать им убить Фабио или хотя бы похитить его, когда тот неосторожно вышел из сада, как уже было рассказано выше. Рануччо удалось успокоить только одним доводом: не следует убивать молодого человека, который еще может выйти в люди и принести пользу, в то время как имеется старый грешник, более, чем он, виновный и не пригодный ни на что другое, как только лечь в гроб.

На следующий день после этой встречи Рануччо ушел в лес, а Джулио отправился в Рим. Радость его от покупки нового платья на дублоны, полученные от Рануччо, омрачалась мыслью, необычайной для того времени; вот, быть может, в чем разгадка того, что впоследствии он занял столь высокое положение. Он говорил себе: «Елена должна знать, кто я такой». Всякий другой человек его возраста и его эпохи думал бы лишь о том, как похитить Елену и насладиться ее любовью, не тревожа себя мыслью о том, что с ней будет через полгода и какого она будет о нем мнения.

Вернувшись в Альбано, Джулио под вечер того самого дня, когда он щеголял в новой одежде, купленной в Риме, узнал от своего старого приятеля Скотти, что Фабио отправился из города верхом в поместье своего отца, находившееся на берегу моря, в трех лье от Альбано. Немного спустя он увидел, как синьор де Кампиреали вместе с двумя священниками проехал по великолепной аллее из зеленых дубов, опоясывающей кратер, в глубине которого лежит озеро Альбано. Десять минут спустя в палаццо Кампиреали смело проникла старая торговка, предлагавшая фрукты. Первое лицо, которое она встретила, была Мариэтта, камеристка Елены, — преданный друг и наперсница своей госпожи. Елена покраснела до ушей, когда женщина вручила ей прекрасный букет. В нем было спрятано длиннейшее послание: Джулио рассказывал все, что он испытал со времени той ночи, когда в него стреляли из аркебуз, но из непонятной скромности умолчал о том, что составило бы предмет гордости любого молодого человека его времени, а именно — что он сын капитана, знаменитого своими приключениями, и что сам он уже успел отличиться в целом ряде сражений. Ему представлялось все время, что он слышит реплики старика Кампиреали на этот счет. Надо помнить, что в XVI веке молодые девушки, отличавшиеся здравым республиканским смыслом, более ценили человека за его собственные дела, чем за богатство или подвиги его отца. Но так рассуждали главным образом девушки из народа. Другие же, принадлежавшие к знатному и богатому сословию, испытывали страх перед разбойниками и, что вполне естественно, весьма почитали знатность и богатство. Джулио кончал свое письмо следующими словами: «Не знаю, сможет ли приличная одежда, приобретенная мною в Риме, заставить вас забыть то жестокое оскорбление, которое нанесло мне уважаемое вами лицо и причиной которого был мой более чем скромный вид; я мог бы отомстить, я должен был это сделать, честь моя этого требовала, но я отказался от мести, чтобы не видеть слез на обожаемых мною глазах. Пусть это послужит доказательством того, — если, к моему несчастью, вы в этом еще сомневаетесь, — что можно быть очень бедным и иметь благородные чувства. Я должен открыть вам ужасную тайну; меня бы ничуть не затруднило сообщить ее любой женщине, но я дрожу от одной мысли, что вы узнаете ее; она может в один миг убить любовь, которую вы чувствуете ко мне. Никакие ваши уверения не убедят меня в противном. Ответ на мое признание я хочу прочитать в ваших глазах. В один из ближайших дней, с наступлением ночи, я должен вас видеть в саду, позади палаццо. В этот день Фабио и отец ваш будут отсутствовать; когда я буду уверен, что, несмотря на все их презрение к плохо одетому человеку, они не смогут отнять у нас час свидания, под окнами вашего палаццо появится человек, который будет показывать детям прирученную лисицу; несколько позже, когда прозвонит вечерний благовест, вы услышите вдали выстрел из аркебузы; подойдите тогда к садовой ограде и, если вы будете не одна, напевайте что-нибудь; если же будет тишина, то ваш раб появится у ваших ног и, дрожа, поведает вам вещи, которые, быть может, вас ужаснут. В ожидании этого решительного и страшного для меня дня я не буду больше рисковать и приносить вам ночью букеты; но сегодня около двух часов ночи я пройду с песней мимо вашего палаццо, и, быть может, вы сбросите мне с каменного балкона сорванный вами в саду цветок. Как знать, не будет ли это последним знаком дружеского расположения, которым вы одарите несчастного Джулио».