Аббатиса из Кастро

Джулио выбрал открытое место против левой стороны решетки, в самой освещенной части церкви. Тут он проводил целые дни, слушая мессы; так как его окружали одни лишь крестьяне, то он надеялся, что его заметят. Впервые в жизни этот скромный по натуре человек старался произвести впечатление; он был одет изысканно; входя в церковь и выходя из нее, он щедро раздавал милостыню. Его люди и сам он всячески старались задобрить рабочих и мелких поставщиков, имевших какое-либо отношение к монастырю. Но лишь на третий день у него появилась надежда передать письмо Елене. По приказанию Джулио его люди устроили настоящую слежку за двумя монахинями-хозяйками, которым поручали закупку продуктов для монастыря; одна из них была близка с мелким торговцем. Солдат из отряда Джулио, бывший монах, подружился с этим торговцем и обещал ему цехин за каждое письмо, которое будет доставлено воспитаннице монастыря Елене де Кампиреали.

— Как! — воскликнул торговец при первой же попытке вовлечь его в это дело. — Письмо жене разбойника!

Это прозвище уже утвердилось за ней в городке, хотя Елена пробыла в Кастро всего две недели; все, что дает пищу воображению, быстро переходит из уст в уста у этого народа, жадно впитывающего все, что его интересует, со всеми подробностями.

Торговец добавил:

— Эта-то хоть замужем. А сколько есть других особ в монастыре, которые, не имея такого оправдания, позволяют себе не только переписку, но и многое другое.

В первом письме Джулио с бесконечными подробностями рассказывал все, что произошло в тот роковой день, который был отмечен смертью Фабио; заканчивал он свое письмо вопросом: «Ненавидите ли вы меня?»

Елена ответила двумя строчками: не питая ни к кому ненависти, она употребит остаток своей жизни на то, чтобы постараться забыть виновника гибели ее брата.

Джулио поспешил ответить; начав с горьких жалоб на судьбу в манере, заимствованной у Платона и бывшей тогда в моде, он продолжал:

«Ты, видно, хочешь предать забвению слово божье, переданное нам священным писанием? Господь повелел: жена да покинет семью и родителей своих и да последует за мужем. Осмелишься ли ты утверждать, что ты мне не жена? Вспомни ночь накануне дня св. Петра. Когда заря занялась над вершиной Монте-Кави, ты упала передо мной на колени; я превозмог себя! Ты стала бы моей, если бы я этого захотел, ты не могла противиться любви, которую тогда чувствовала ко мне. Вдруг мне пришло в голову, что на все мои заверения о том, что я посвятил бы тебе всю свою жизнь и все, что у меня есть дорогого на свете, ты могла бы ответить, хотя ни разу этого не сделала, что все эти жертвы, не претворясь в действие, существуют лишь как плод моего воображения. Меня озарила мысль, жестокая по отношению к самому себе, но правильная по существу. Я подумал, что недаром судьба предоставляет мне случай пожертвовать для тебя наибольшим блаженством, о котором я только мог мечтать. Помнишь, ты лежала в моих объятиях, не имея сил защищаться, и твои губы не могли противиться моим. В это мгновение из монастыря Монте-Кави каким-то чудом донеслись до нашего слуха звуки утреннего благовеста. Ты сказала мне: «Принеси эту жертву святой Мадонне, покровительнице невинности». У меня самого возникла мысль об этой высшей жертве, единственной, которую я мог принести тебе. Мне показалось удивительным, что та же мысль возникла и у тебя. Признаюсь, меня растрогал отдаленный звук, и я уступил твоей просьбе. Жертва не была целиком принесена тебе одной. Мне казалось, что этим самым я поручаю наш будущий союз покровительству Мадонны. Тогда я думал, что нам будет ставить препятствия твоя знатная и богатая семья, но не ты, неверная. Если бы не вмешательство сверхъестественных сил, — каким образом мог бы долететь звук этого отдаленного благовеста до нашего слуха через верхушки деревьев огромного леса, шумящего от предрассветного ветра? Тогда, помнишь, ты упала передо мной на колени, я же встал, снял с груди крест, которого никогда не снимаю, и ты поклялась на этом кресте, который и сейчас со мной, поклялась своим вечным спасением, что, где бы ты ни находилась, что бы с тобой ни случилось, по первому моему зову ты станешь моею, как это было в момент, когда нам послышались звуки молитвы с Монте-Кави. А затем мы благочестиво дважды прочитали «Дева Мария» и «Отче наш». Так вот, во имя любви, которую ты тогда питала ко мне, или же — если верны мои опасения и ты утратила ее — во имя твоего вечного спасения я требую, чтобы ты приняла меня сегодня ночью в твоей комнате или в монастырском саду».

Итальянский автор приводит текст многих пространных писем Джулио Бранчифорте, посланных вслед за этим, но он дает только выдержки из ответов Елены де Кампиреали. С тех пор прошло двести семьдесят восемь лет, и мы так далеки от религиозных и любовных чувств того времени, что я не привожу здесь этих писем из опасения, что они покажутся слишком скучными.