Глубокое изумление, сквозившее в наивном взгляде молодого капитана, забавляло князя; при виде такого простодушия он счел нужным выразиться несколько яснее:
— Ты, как я вижу, отличаешься той безграничной отвагой, которая прославила твоего отца по всей Италии. Надеюсь, ты и по отношению к моему дому выкажешь преданность, которую я так высоко ценил в капитане Бранчифорте; я хотел бы вознаградить ее в твоем лице. Вот правило поведения, принятое у нас: не говорить ни слова правды о том, что касается меня и моих солдат. Если даже тебе покажется, что ложь в данный момент не принесет никакой пользы, лги на всякий случай и остерегайся, как смертного греха, малейшего намека на истину. Ты понимаешь, что в совокупности с другими сведениями она может раскрыть мои планы. Я знаю, впрочем, что у тебя есть какая-то интрижка в монастыре Визитационе в Кастро. Можешь пошататься две недели в этом городишке, где у Орсини есть не только друзья, но и прямые агенты. Пройди к моему дворецкому, он выдаст тебе двести цехинов. Дружба к твоему отцу, — прибавил князь, улыбаясь, — склоняет меня дать тебе несколько советов, как успешно провести это любовное и вместе с тем военное предприятие. Ты и трое твоих солдат переоденетесь торговцами; вы должны всюду выражать неудовольствие одним из ваших спутников, который будет играть роль пьяницы и приобретет себе много друзей, угощая вином всех бездельников Кастро... Если же ты будешь захвачен приверженцами Орсини, — тут князь переменил тон, — не открывай ни своего настоящего имени, ни того, что ты служишь у меня; излишне говорить, что ты должен всегда идти обходным путем и входить в город со стороны, противоположной той, откуда пришел.
Джулио был растроган этими отеческими советами, исходившими от человека, обычно крайне сурового. Сначала князь усмехнулся при виде слез, навернувшихся на глаза молодого человека, но затем его голос тоже дрогнул. Он снял один из многочисленных своих перстней; принимая его, Джулио почтительно поцеловал руку, прославленную многими доблестными делами.
— Никогда родной отец не был так добр ко мне! — восторженно воскликнул молодой человек.
Два дня спустя, незадолго до восхода солнца, он пробрался в городок Кастро; пятеро солдат, переодетых, как и он, следовали за ним; двое шли отдельно и делали вид, будто не знают ни его, ни трех остальных. Еще до того, как войти в город, Джулио увидел монастырь Визитационе — обширное здание, обнесенное черными стенами и весьма похожее на крепость. Он поспешил в церковь; она была великолепна. Монахини, большею частью принадлежавшие к богатым дворянским семьям, соперничали друг с другом в украшении этой церкви, единственной части монастыря, доступной взору посторонних. В монастыре был обычай, согласно которому та из монахинь, которую папа назначал аббатисой из числа трех кандидаток, представленных на его утверждение кардиналом, покровителем ордена Визитационе, приносила монастырю богатый дар и этим увековечивала свое имя. Аббатиса, дар которой уступал по богатству приношению ее предшественницы, становилась — так же как и ее семья — предметом некоторого презрения.
Джулио с трепетом вошел в это здание, блещущее мрамором и позолотой. По правде говоря, он обратил мало внимания на все это великолепие; ему казалось, что на него устремлен взгляд Елены. Главный алтарь, сказали ему, стоит больше восьмисот тысяч франков, но взоры его, минуя пышное убранство алтаря, обращались к золоченой решетке высотою в сорок футов, разделенной на три части двумя мраморными пилястрами. Эта решетка, своей массивностью производившая гнетущее впечатление, стояла за алтарем и отделяла хоры для монахинь от остальной части церкви, открытой для всех верующих.
Джулио подумал, что во время служб за этой решеткой находятся, должно быть, монахини и воспитанницы монастыря. В эту внутреннюю церковь каждая монахиня или воспитанница могла приходить молиться в любой час дня; на этом-то всем известном обстоятельстве и строил свои надежды несчастный Джулио.
Правда, с внутренней стороны решетка закрывалась огромной черной занавесью; «но эта занавесь, — рассуждал Джулио, — не должна мешать воспитанницам видеть людей, находящихся в церкви, так же как я, находясь на весьма далеком расстоянии от занавеси, все же хорошо вижу сквозь нее окна, освещающие хоры, и могу различить мельчайшие детали их архитектуры». Каждый прут этой великолепной золоченой решетки заканчивался внушительным острием, направленным к посетителям церкви.