А также их родители

Сначала Мишка отнимал у детей игрушки и нарывался на драку – но все ребята какие-то квелые попались, никого раскрутить не удалось. Только одна девочка глаз расцарапала, но мама только хохотала – ну чокнутая, как пить дать.

Потом Мишка попробовал поголодать и планомерно отодвигал тарелки в завтрак, обед и полдник, а Марине подло врал, что ничего у них нет в этом садике и он целый день голодный. Но мама опять хохотала, и Мишка стал сомневаться, кто же она ему на самом деле.

Затем пришла в голову идея не ходить в туалет – хоть и позорно с мокрыми штанами, но лучше пять минут позора, чем всю жизнь ходить в этот карцер. Тут все заволновались и налетели на Мишку – а он мрачно молчал и думал: что ж вы на меня-то, меня никто в этот туалет не сводил, вы на этих надзирателей повозбухайте! Бесполезно: мама опять выставила зубы и ржала, как ненормальная, и дала в садик сменные штаны. Чтоб вас, думал Мишка, зря только целый день враскорячку мокрым ходил. А позор что, забудут через неделю.

Остался последний путь – безотказный. Ну, мать, ты сама не оценила моего благородства – получай заболевшего по всем правилам сына. Тут и соплей полный нос, и красные, как у вампира, глаза, и под конец тяжелая артиллерия – ухо пульсирует. Ах, маман уже перестали ржать? Ну-ну. Имеете бледный вид, мамаша? Почто меня в садик отдали? Ой, больно же, черт, в ухе как стреляет!.. А может, зря?..

Зареванный Мишка лежал на диване и на все предложения отвечал: «Не хасю!» В результате спецоперации удалось закапать ему ухо и промыть нос, а обезболивающее он выпил сам. Заснул прямо посреди разговора, такой маленький, круглый и измученный.

Неделю свободы он себе отвоевал. Но досталась она ему дорогой ценой…

И добрые-предобрые мамы…

Вечером Мишка развыступался до такой степени, что Дато прибежал взмыленный:

– Ну что ты за мать?! Ребенок надрывается, я даже возле телевизора слышу, а ты сидишь у компьютера и в ус не дуешь!

– Спокойно, папочка, – хладнокровно осадила я сострадающего отца. – Я чувствую по тембру плача, серьезное дело, или он просто дурака валяет.

Проверка показала, что я права: Мишка сидел в кровати и заливался в три ручья только потому, что Саныч вырубил мультики.

– Да ты что, мальчик?! – обалдел папа и сурово посмотрел на меньшого сына. – У меня чуть сердце не разорвалось, а он!

Чихать тот хотел на наше осуждение.

Пришлось укладываться с ним рядом и применять шоковую воспитательную терапию.

– Мишка, – начала я, – вот есть такие дети, у которых нет ни мамы, ни папы, и живут они в приютах, и комнаты у них своей нет, и игрушек нет, и они так хотят иметь свою семью, и одежду им привозят и дарят какую попало, а тебе мы с папой все новенькое покупаем, и комната у вас такая красивая, что мы и мечтать о такой не могли, а ты все рыдаешь и всем недоволен, и не хочешь спать один, и…

Ну и в том же духе прочувствованная речь длилась полчаса. Мишка молча слушал. Саныч сверху подал голос:

– Перестань, я сейчас заплачу.

И не врет – правда заплачет. Но я-то работаю на Мишку, жду реакции. Он молчит и смотрит в темноту. Ну, думаю, ребенок в стрессе, узнал об ужасах жизни.

– Мишка, – не выдержала я, – скажи, тебе их жалко?

– Кого? – недоуменно спрашивает мальчик.

– Как кого?! Детей в детских домах!

– Нет, – брезгливо отвечает Мишка, – они не мылись и потому туда попали!

Саныч сверху начинает квакать и душиться подушкой.

– Да причем тут не мылись, балда! У них мамы-папы нету!

– Нету? – искренне удивляется Мишка. – А кто их застрелил?

Это выше моих педагогических способностей.

– Ну, никто не застрелил… хм, а может, частично и застрелили. А может, они заболели. Или у них не было работы, и они голодали, и оставили своих детей в детском доме!

Мишка смотрел непроницаемо. Я увязла в каких-то не подлежащих объяснению обстоятельствах и заткнулась.

– В общем, единственное, что я поняла, – Саныч всех жалеет, и ему не надо ничего объяснять. А Мишка – форменный эгоцентрист, – поделилась я с папочкой.

Папочка глянул задумчиво:

– Ну, ясное дело, Сандро весь в меня.

Скажите, пожалуйста!

Впрочем, последовавшая дискуссия не для ваших ушей. А вот каким образом тасуются гены – это чрезвычайно интересно. Может, Мишка просто умеет скрывать свои истинные чувства.

Кульминацией борьбы за Мишкину независимость стала его дикая и мерзкая уличная истерика перед воротами ненавистного детсада.

Мое терпение – сами понимаете, не безразмерное, – лопнуло пузырями. И я пошла ва-банк.

– Все, Луку сдали сегодня в приют, – с трагическим видом сообщила я Мишке.

– Почему? – не повел бровью партизан.

– А за то, что орал на улице, что хочет голую Барби, – ядовито напомнила я встревоженному сыну.

Тут как раз пришла на кофе Лукина мама Хатуна, заранее предупрежденная о возможном выкачивании достоверной информации.

– Луку забрали в приют? – недоверчиво спросил Мишка. Хатуна переливчато захохотала.

Мишка опешил. Он во все глаза смотрел на тетку, которая собственноручно отправила такого милого ребенка в это ужасное место – мама же давеча рассказывала про приют.

Через некоторое время он осторожно спросил у Марины: