А также их родители

Футбол? Я болею только за итальянцев. Туфли? Ха, как будто кто-то в мире может соперничать с итальянской обувью! Женщины? Одна Софи Лорен, ударом неимоверно длинной совершенной голени по мячу открывшая чемпионат мира в каком-то году, может навеки похоронить всех голливудских красоток.

Язык я начала учить по многим причинам.

На третьем курсе мы сделали вечер по искусству Возрождения, и я наизусть зазубрила сонет Петрарки.

Факультетские девицы долго перешептывались и потом спросили:

– Мы вот поспорили: ты правда язык знаешь или просто выучила стихотворение?

– Конечно, знаю, – не сморгнув, соврала я.

– Научишь потом? – тут же стали вымогать девицы.

– По-вашему, итальянский выучить – раз плюнуть?! – На время я от них отбилась, но стало тревожно, что в конце концов обман раскроется, и я начала учить язык.

Ну и, конечно, кино. Феллини и Висконти, Анна Маньяни и великий Марчелло, «Амаркорд» и «Самая красивая».

Я не хотела быть одной из них, мне достаточно быть грузинкой.

Я просто хотела там быть.

РИМ

И вот я здесь. Здесь, в Риме.

Разбудите меня, этого не может быть.

Аэропорт Фьюмичино. Имени Леонардо да Винчи. Нет, вы представляете себе – имени Леонардо да Винчи!!!!

Мы мчались по удивительной дороге, и постепенно стали попадаться руины и развалины, те самые знаменитые римские камни, стены, замки, и я увидела настоящих жителей Рима – они бойко сновали между автомобилей на мотороллерах, и это было так захватывающе и необычно!

– Мам, смотри, крутая бабуля на мото! – Сандрик от восторга чуть не вылез из машины на полном ходу.

Мужчины, женщины, молодые и старые – все в шлемах и лихо вверчиваются в пробки. И улицы, мощеные римские улицы, полны ровными рядами дремлющих в ожидании хозяев мотоциклов.

Мы даже сели на один и поснимались немножко.

Все оказалось чудесно: номер в мансарде с ажурным балкончиком, апельсиновые деревья на улицах и полное ощущение, что, хоть мы и в Риме, но почему-то все равно дома.

И все названия знакомые и родные, и можно ходить по этому мрачноватому городу хоть круглые сутки – просто ходить, ничего не разглядывая, все равно Рим проникает в кровь, и ваша поступь становится величественной.

Дайте я не буду описывать Колизей и Ватикан со всеми музеями и собором Сан-Пьетро. Там все по-прежнему, чин-чином, народу немерено, и Микеланджело потрясающий.

Самое главное, что Сандрику дико понравилось, и он даже не очень устал, заставил нас фотографировать все впечатлившие его статуи – сказал, что попробует скопировать их в глине.

Мы с Дато восхитились скульптурной целенаправленностью сына и просьбу выполнили.

Однако самое праздничное, восхитительное и гедонистическое воспоминание оставил фонтан Треви.

Мы шли пешком по вечернему Риму, сверяясь с картой, и улицы с площадями были заполнены толпами праздного, весело галдящего народа. Несколько поворотов, узкий просвет между домами – и вот он, фонтан!

Посмотрите на него и скажите – у вас нет желания немедленно броситься в эти воды?

У меня такое желание появилось, и спас меня уличный торговец розами, вынырнувший из толпы:

– Прего, белла синьора!

– О, грацие, ке джентиле! – Я жеманно цапнула три розы и пошла себе дальше, завороженная дивным Треви.

Торговец понял, что деньги надо стрясти со строгого синьора с бородкой.

– А что, они разве не бесплатные? – простодушно удивился Дато и вернул на место две лишние розы: что за дурновкусица, сказал он.

На самом деле все розы были вообще лишние. Я и оставшуюся забыла где-то.

Люди сидели на ступеньках, молча смотрели на фонтан, и меня осенило, что это – медитация, и тоже последовала их примеру, села на ступеньку и ощутила себя безмерно счастливой, потому что шум воды и неяркий рассеянный свет, вид мокрых гигантских мраморных тел, крошечная площадь – все это вместе имеет самый прямой излечивающий от хандры эффект.

На обратном пути мы пошли через Пьяцца делла Спанья, спустились по лестнице, сплошь уставленной каменными сосудами с цветами, и услышали пение.

Студенты – скорее всего из Германии – сидели на ступеньках и пели какой-то веселый гимн, глядя на молодого регента в пасторской одежде, энергично дирижировавшего разноголосым хором.

Меня вдруг на мгновение всю сжало, и что-то подкатило к горлу, и защипало в носу: так жаль, что я не одна из них, что я уже никогда не буду такой юной и беззаботной, никогда не поеду никуда вот так, с друзьями и с одним рюкзаком, а если и рискну, все равно я буду думать свои бесконечные неотвязные маленькие мысли. Я посмотрела на Дато и подумала, что уж он-то никогда не переживает из-за таких вещей, и мне на долю секунды стало ужасно одиноко.

…Уже в Тбилиси я вспомнила и рассказала ему об этом. Он погладил меня по голове и сказал, что у него было точно такое же чувство, и нечего воображать себя единственной в своем роде.

Сандрик увидел, как дети на площади подбрасывают в воздух какой-то светящийся шар, и взмолился: если у него не будет такого шара, жизнь не мила, и Рим не нужен!