Дальнее крыло нашего пятого этажа оккупировал начальник отдела графики Чипыжов, маленький, лысоватый и страшно охочий до женского пола – слава богу, меня уже упредили не реагировать на его шутки, а то не знаю, чем бы закончился сегодняшний день. За глаза коллеги звали главного графика не иначе как Чижопин, ловко сложив вольную анаграмму из букв его простонародной чижик-пыжи-ковской фамилии.
Когда я только поступила на службу, он отловил меня в коридоре и спросил, прямо в лоб:
– А где Багрецова?
– Кто?
– Кто, кто. Менеджер по календарикам. Ну эта… – и тычет себе в глаз.
– Пошла в ту комнату, – говорю, и иду себе дальше.
Чипыжов двинулся в указанном направлении, но, взявшись за ручку двери, внезапно обернулся и крикнул:
– Как вас зовут?
– А я не из этой комнаты, – сказала я на всякий случай.
– А в
Я только хотела ответить, что с десяти метров такие вещи не спрашивают, но начальник отдела графики уже скрылся за дверью
И тут же высунулся обратно:
– Так ты наша, что ли? Новенькая?
– Да.
– Хорошенькая. Вот если б у меня была такая секретарша, я бы ее каждый день заставлял чупа-чупсы во рту вертеть. По утрам и по вечерам. Корольков не заставляет?
Нет, Корольков, наш комдиректор и мой прямой начальник, пока не заставлял. Наверное, не любит чупа-чупсы.
Мамочки, куда я попала!
2.4
Боже, зачем я пошла работать в редакцию! Вернее, не так: Боже, зачем я вообще пошла работать! Зачем я послушалась маму и папу и пыталась тратить свое драгоценное время на такое ужасное и неблагодарное дело, как служба! Закончив два года назад институт и перепробовав – надцать работ (собственно, на работы меня безжалостно выпинывали, иного глагола и нет, пинком за дверь выставляли – меня, дочку родную! – заботливые, пекущиеся о благе ребенка родители), от бензоколонки (оператор-кассир, сутки-трое) до пресс-центра президента Е. (ночной мониторинг средств массовой информации за о-о-очень символическое вознаграждение), я под конец остановила белку в колесе и осела на несколько месяцев в частном издательском доме. В конце концов, где еще приютиться писателю, как не возле книги, – думала я.
2.5
– Ты веришь, что я напишу гениальный роман? – Вопрос этот болезненный и провокационный, потому что мне на тот момент двадцать лет, и с папой мы не очень дружим.
– Лет через тридцать, может, и напишешь… – Все серьезные разговоры происходят, как правило, за едой (почему?), и я, извлекая потом, через несколько лет, чем-то расстроившую и потому на веки засевшую в память фразу, вспоминаю не только интонацию, но и сопровождающие ее бублик, кефир, чавканье, зубы… Папа ковырялся в зубах спиченкой. Гениальный роман отменялся.
… И его нет до сих пор.
Уже через полмесяца выяснилось, что времяпрепровождение, то есть работа в издательстве «Март», куда, собственно, я была милостиво устроена сомнительными «своими», приводит меня вместо восторга в отчаяние.
От этого страдали все близкие, ибо я стала просто невыносимой. Гримаса непреодолимого отвращения, казалось, навечно пристала к моему лицу; я рявкала в трубку, когда звонил телефон, рыдала, когда подгорали котлеты, колотила о стену посуду, когда соседи включали рок-группу «Айнштюрценде нойбаутен»,[5] скандалила со старушками из-за места в троллейбусе, словом, как моська на людей бросалась, причем всеми доступными способами. Когда в день рождения позвонили бабушка с дедушкой, на вполне безобидный вопрос «как поживаешь?» я ответила, что они мне регулярно снятся, гоняются за мною по лесу и хотят убить.
Это была ложь, конечно.
Надо что-то делать. Жить, когда я в отчаянии, я не могу. Тем более – писать гениальные романы. Даже эту несчастную повестушку все никак не добью.
2.6
Еще через две недели оказалось, что мне очень мало платят. Сумма, которую собственноручно вписал в платежную ведомость коммерческий директор Корольков, равнялась пятидесяти долларам. Это было мало, ничтожно мало, так мало, что не хватало даже на еду. То есть на китайскую лапшу, конечно, хватало, но поскольку закалки голодным пайком у меня даже в студенчестве не случилось, давалась эта лапша тяжело.
В один из дней я набралась смелости и постучала в кабинет коммерческого директора.
– Мало вы мне платите, – сказала я Королькову. – Пятьдесят долларов – что за деньги? На жизнь не хватает…
Корольков отложил в сторону «Спорт-экспресс», снял очки.
– Говоришь, не хватает… Ты одна живешь?
– Да.
– А я восемь жоп кормлю. Ты не представляешь, как мне не хватает. Вот, думаешь, я много зарабатываю? Пятьсот долларов… За гараж платить надо? Бензин покупать надо? За английский ребенку надо? Другому за гитару, третьему за айкидо. Нянька, уборщица… У тебя большая квартира?
– Нет, – сказала я мрачно, мне уже все стало понятно.
– А у меня большая, сто десять метров! Сотку в месяц вынь да положь. Вот если посчитать, то у меня гораздо меньше денег остается, чем у тебя, а ты еще просишь. Твои проблемы цветочки по сравнению с моими.
Цветочки, стало быть. Нашел клумбу. Кикерон! Я вышла из кабинета, едва удержавшись от того, чтобы не пнуть дверь ногой.