A под ним я голая

Но воды, новые воды оказались еще мутнее, чем прежде, прожитые вместе три дня показали, что мы решительно не можем друг друга понять, все слова утекли, мухи превратились в слонов, отчаянье мое росло, как числа в ряду Фибоначчи, – все наше недовольство друг другом, вся моя досада на Валю и его на меня разбухла свинцовой тучей и закрыла собою горизонт, но обидней всего было то, что подспудной причиной Валиного возвращения были деньги, у него просто кончились деньги, и на третий день он, помявшись, одолжил у меня двадцать долларов на сигареты и карточку для мобильного телефона. Меня это вконец разозлило: я и так постоянно заправляла его за свой счет. Что он вообще здесь делает, подлежащее-сказуемое? Простой парень без белого «ЗИМа»?

Надо эту лавочку прикрывать.

И я ее прикрыла. Последнее sorry я сказала сама, по телефону – с глазу на глаз у меня вряд ли хватило бы мужества.

Валя сидел у себя дома в ванне, пил джин-тоник и с тоски обзванивал знакомых; пока очередь в его записной книжке продвигалась к странице, где была я, ко мне пришел в гости Мишутка с коробкой клубничного зефира и бабаевской шоколадкой, и мы собирались пить чай. Нет, нет и нет. Никогда. Ни за что. Не хочу, твердо, пожалуй, даже слишком твердо сказала я Вале. Я была кратка, как надпись на камне. – Я сейчас телефон утоплю-у… Я слышу плеск воды на том конце провода, потом гудки. Может, все-таки чайник поставим, игнорируя мое смятенное состояние, самым будничным тоном предлагает Мишутка. И, пока я набираю воды, поясняет: – Ты ничего не поняла. Он тебя пугал. Вода, телефон, провод… – И, видя мои расширяющиеся зрачки: – Да ничего с ним не случится. Подумаешь, тридцать вольт постоянного тока… Ты что, физику в школе не учила?

От долгого глядения в одну точку начинает кружиться голова. Иногда сидеть просто невыносимо, но я стараюсь не обращать на это внимания, я стараюсь быть невесомой, я хочу раствориться в дрожании света, мерцании огней и блеске близкой воды. Как я вообще попала на этот окутанный драпировками трон, вознесенный на высоту птиц и рубинов, кренящийся над Москвой и готовый рассыпаться от малейшего неосторожного движения? Лет восемь назад, в нищей студенческой жизни, я позировала за деньги. Потом перестала, с первой приличной получкой. И тогда Кустовы позвонили и попросили: нужна модель, выручайте. Несколько сеансов. И я сказала: хорошо. Зачем-то сказала.

Меня всегда манил Дом на Котельниках, каменный исполин, омываемый холодными мутными водами Яузы и Москвы, вероятно, из-за кинотеатра «Иллюзион»: там показывали Бунюэля, Феллини и Курасаву. И вот он меня заманил.

Я приду сюда еще и еще, я буду ходить вплоть до лета, по средам и пятницам, четыре часа с пятнадцатиминутными перерывами, до головокружения смотреть на фары проезжающих машин, падать в голодные обмороки от запаха мясного бульона, чувствовать мокрый собачий нос под онемевшей коленкой и возносить хвалу богам за этот бесценный подарок – позволение молча, часами смотреть, как солнце садится за горизонт.