A под ним я голая

– Ты пишешь гнусный пасквиль!

* * *

На улице пахло дождем и мокрой собачьей шерстью. Достоевский бы написал, что взгляд у меня был тогда нехорош. Раз. Два. Три. Берем себя в руки.

– Что ты орешь, как Джельсомино!

* * *

– Все! С меня хватит! – надрывался Миша. – Можешь убираться к своему Палычу!

* * *

Но убираться мне не пришлось. Когда я на следующий день вернулась из редакции, ни Миши, ни его вещей в доме не было.

Одни пустые полки.

Да ладно, – успокаивала я себя, – подумаешь, муж ушел. Вот если бы дети умерли – тогда другое дело…

* * *

Как говорит папа, иногда в жизни бывают такие моменты, когда, чтобы остаться на месте, нужно бежать в два раза быстрее.

* * *

Мое сознание чисто и прозрачно, как ванна, наполненная водой.

* * *

Ну вот. Облизав толкушку, я наконец-то села ужинать.

Что происходит?..

Сами собой падают и разбиваются чашки…

* * *

Вчера в метро увидела девочку, похожую на Мишу, и чуть не грохнулась в обморок. Боковым зрением мне почудилось, что это он, но это была всего лишь прекрасная незнакомка с очень бледным лицом.

* * *

И я вдруг вспомнила свою приятельницу Нану Виташвили. Она мне как-то: Петровская, так ты – рыжая! (А это у меня на самом деле крашеные темные волосы отросли, а то, что под ними выросло натуральное, яв лечебных целях – каждую неделю хной.) Я говорю: ну да. Не стану же на весь филфак объяснять. А Нана все свое: ах, голубые глаза, рыжие волосы, светлая кожа! Мой любимый ирландский тип! Ты, наверное, никогда не загораешь? А я – вот смотри! – и показывает какие-то белые полосы на загорелом запястье.

– Что это? – говорю.

– Пальцы. Вчера сидели с парнем на бульваре, и он держал меня за руку. Полчаса всего просидели…

«Дикая собака Динго»! Мысль о сходстве сюжетов увлекает меня – и я больше не думаю о Мише.

* * *

Но до сих пор – когда увижу кого-нибудь, хоть чем-то похожего на него, у меня начинает кружиться голова.

* * *

Ни с одним человеком мы не можем по-настоящему расстаться.

* * *

Ми-ша! Где, ты, Ми-ша-а!

* * *

Сама не знаю, зачем набрала его номер.

«Одну минуту», – сказала Мишина мама. Мне было слышно, как они переговариваются у телефона. «Кто это?» – спросил Миша. «Деушка ккая-то звонит…» – небрежно, проглатывая буквы, ответила его мама.

* * *

– Ты страшный человек, – сказал на прощание Миша.

– Почему?

– Для вас, писателей, люди – не больше чем песок истории.

– Это не совсем так… – начала было я, но он уже положил трубку.

* * *

– Здесь надо вставить «Потерявши, плачем», – посоветовал Пал Палыч.

– А первую часть фразы не надо?

– Не надо!

– Ну хорошо.

* * *

Потерявши, плачем.

* * *

– Послушайте, а если они где-нибудь случайно увидят вашу книгу?

– Кто?

– Ваши родители…

– А они не ходят в книжные магазины.

* * *

Но какая удача для начинающей писательницы! Пал Палыч пригласил поужинать в Клубе писателей в обществе генерального директора Объединенных издательств.

* * *

Я красила ресницы, завивала челку и представляла, как он скажет: «Хорошо выглядите».

– Это чтобы не заболеть, – отвечу я тогда. Нет, не так. Скажу: «Это от отчаяния».

* * *

Когда я уже собралась выходить, увидела из окна огромную черную тучу – и взяла зонт.

А потом так и шла с коклюшкой в руке, как дура: весь вечер было ясно.

Думала, будет дождь, а это по небу кралась, наползала ранняя осенняя темень.

* * *

На улице непролазная грязь, и я пробираюсь, приподнимая полы пальто, как фрейлина кринолин. У меня густые локоны, стоившие бессонной ночи в бигуди, высоченные шпильки и новая шляпка.

* * *

– Какая у вас прекрасная шляпка!

– Дурнушкам все время приходится отвлекать внимание от своего лица.

* * *