Свет на мгновение потух, а когда зажегся снова, оказалось, что манеж заполнен туманом. Гора мелкой водяной взвеси поднималась куда выше барьера, она блестела и переливалась в ярких лучах прожекторов, и на самом ее верху стоял - именно стоял - суховатый, щуплый человечек в изумрудно-зеленой мантии и черной шапочке, похожей на большую раковину.
Он развел руки в стороны, отчего мантия раскрылась наподобие больших крыльев, и щелкнул пальцами. Тот час же туман превратился в дождь, который хлынул на манеж. Человечек в мантии исчез, словно растворился в потоке воды.
Публика ахнула и восхищенно зааплодировала.
На манеже, который остался абсолютно сухим, несмотря на дождь, был установлен внушительных размеров стол или подиум, покрытый красной тканью с большими позолоченными знаками. На нем стоял ящик-шкаф такого же цвета, как и мантия фокусника, и так же затейливо расписанный непонятными символами или иероглифами - они сияли и искрились в свете софитов, и от этого обе половинки его двери казались зыбкими, непрочными.
Суетливо подгоняемые клоунами, униформисты выкатили на манеж большую бутафорскую пушку. "Рыжий" порылся в карманах штанов и извлек оттуда пригоршню медведок. С извиняющимся видом он дал им коробок спичек, и те шустро подожгли фитиль пушки.
Выстрел был настолько громким, что барышни завизжали от испуга, а в первом ряду у дородной гапки из пригорода случился обморок.
Свет моргнул на долю секунды, и тот самый старичок, как теперь понимала публика, великий иллюзионист Цинь Дзянь, непонятно каким образом очутился у стола со шкафом-ящиком.
Публика снова захлопала, но в этот раз аплодисменты быстро угасли.
Быстро заполняя пространство между рядами, в цирк начали прибывать войсковые в разномастном обмундировании. Их было много, и действовали они споро и слаженно. Вскоре все проходы были заняты, вдобавок, они оцепили манеж...
"Махна... батькины вояки..." - шептались перепуганные зрители.
- Гражданы зрители! Паааапрашу всех оставаться на своих местах! - Федька Щусь, похоже, оклемался и теперь уверенно, не мигая в слепящем свете прожекторов, смотрел в темную мглу шапито, туда, где легкий гул паники и страха уже пробирался меж зрителей.
- Батьковы сыны, шо вы бачыте теперь ув зале, пришли сюда для восстановления революцьонной справедливости, яку мы сделаем швыдко и струментально, якшо вы увсе будете робыть то, шо вам скажуть! - Он легко вспрыгнул на стол-подиум.
Внезапно для Федьки, голова его закружилась, и он вынужден был опереться рукой о шкаф, чтобы не упасть. Совладав с собой, он встряхнул головой и продолжил:
- Цей цирк, шо щас вам даеть красивое представление, долго ховал велыку ценность нашей республики, которую мы седни экспр... приируем взад, бо то есть наше з вами общее достояние! - Почувствовав, что в свете прожекторов ему стало почему-то жарко, Федька снял бескозырку. Его шатнуло по новой, и он сглотнул ставшую вязкой слюну, сделав вынужденную паузу.
- И вот, почтеннейшая публика, в знак того, что цирк Чинизелли хочет исправить ошибку и где-то дажжже искупить вввину, мы паааапроссссим легендарнейшего комбрига несравненнейшей армии величайшшшего полководца нашего, батьки Нестора Махно, гражданина Щуся, оказать нам великккую честь и принять учасстие в нашшшем атттрррракционе! - совершенно неожиданно для всех, и в первую очередь для Федьки, заорал шпрехшталмейстер, и на арену высыпалась разношерстная кодла ковровых во главе с Ардалионом и "Рыжим".
Пушка жахнула снова, да так, что даже видавшие виды махновцы поприседали от испуга. Воспользовавшись заминкой, клоуны затеяли шуточную потасовку на манеже, тузя друг дружку картонными дубинками, обливая водой и посыпая всех на манеже и даже за его пределами мукой и конфетти. Ошеломленный Федька хотел было крикнуть что-то приличествующее моменту для наведения порядка, но на манеж вдруг вылетела тачанка, которую вместо лошади резво тащил слон Дамбо. Он победно трубил и задорно прял огромными, как лопухи, ушами, а на спине у него сидел Инка, размахивая черным махновским флагом.
Тут восхитились не только зрители - махновцы засвистели и завопили от восторга, разом повернувшись к манежу...
Оркестр заиграл любимую батькину песню про то, что с нашим атаманом не приходится тужить, и припев этот подхватили сотни глоток в зале.
Федька, совершенно ошарашенный резкой сменой ситуации, хотел было пальнуть из "кольта" для острастки, но тот же злостный, вкрадчивый голос цыганки тугим змеиным клубком вновь зашевелился в башке, и комбриг испуганно затих.
- Скоро, Федор... скоро...
- Уйди, заррраза, слышь, богом, батьком, революцыею прошу... - Федьке никогда не доводилось быть пытанным; от унижения и ожидания боли он скулил, как кутенок.
Новый выстрел пушки разом прервал балаган. Все притихли в ожидании.
- Итка, почтеннейшая публика! Первый и, возможно, последний раз в истории цирка! Вы становитесь свидетелями! Уникального иллюзиона! Чудо Аомыня! - шпрехшталмейстер выдержал короткую паузу, в которую тут же вклинилась традиционная барабанная дробь, и наконец эффектно и четко объявил:
- Близнецы Сиама!!!