Визу я не запрашивал. Я просто сел в спиннер и погнал его к сектору В-453. К Уайтбургу. Таким, как я, можно жить только в городах, там, где мы на виду - у врачей, у полицейских, у чиновников. Специалам нельзя эмигрировать в колонии Внешних миров. Но я.. я ведь летел на помощь к другу!
…В день похорон Тайрела не было дождя. Многие из собравшихся на дорогой церемонии в Центральном крематории шептались, что у Тайрела даже похороны походят по высшему разряду – без дождя. А я смотрел на Шейлу, застывшую у гроба – ближе всех к мистеру Элдону Тайрелу. Ближе всех, как и при его жизни. Тайрел сотворил корпорацию, а Эрик Роузен и его дочь творили искусственных людей. Производственный цикл был построен так, что генератор основных идей оставался в тени, и Шейла, проводившая дни, а порой и ночи в лаборатории, казалась просто послушной воплотительницей идей доктора Тайрела, словно парящего в недосягаемой высоте.
Многие из коллег были удивлены, увидев меня живым – в полицейской сводке меня поспешили объявить погибшим. Сильный кататонический ступор – так потом это назвали. Убийца не стал добивать меня; когда-то я читал, что хищники не едят мертвечину, видимо, репликант счел меня мертвым и не нашел необходимости тратить на меня время. Он лишь забрал мой пропуск.
Я остался жив чудом, так мне сказали; но я знал, что часть меня умерла в ту ночь. Корчащееся в сильных руках своего убийцы тщедушное тело доктора, страшный треск костей его черепа, брызнувшая из-под пальцев репликанта кровь, дикая ярость в глазах убийцы, когда он отбросил тело Тайрела и устремился ко мне - все это повергло меня в состояние максимально приближенное к смерти. Ужас может почти изгнать жизнь из человеческого тела, ужас может даже изгнать душу. А моя болезнь только способствовала этому - какая уж душа у того, кто стал стариком в двадцать пять лет.
Как бы то ни было, я вернулся из клиники другим, и когда Шейла Роузен стала исподволь, руками других продвигать мою кандидатуру сперва в Совет директоров, а потом в его председатели, я сам удивился этому гораздо менее, нежели окружающие. Я был словно во сне - в таком сне, где нет невозможного. Никто не счел серьезной фигурой маленького уродливого специала с синдромом Вернера*, сморщенного, прихрамывающего – тонус мышц правой ноги так и не пришел в норму и я должен был теперь опираться на трость. За меня проголосовали в шутку, в пику другим – верхушка корпорации Тайрела представляла собой отнюдь не мирную паству Уилбура Мерсера, хотя многие из них были приверженцами мерсеризма. Как оказалось, пошутить решили почти все; меня выбрали единогласно. Шейла все рассчитала очень точно, как в шахматах, не зря она часто обыгрывала даже Тайрела. Она всегда все точно рассчитывала.
…Я смотрел как уплывает в пасть крематория роскошный гроб с серебряными цветами, как уплывает навстречу небытию доктор Тайрел, человек, которого я считал гением.
Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху…
Небо было спокойным и серым, без клубящихся тяжелых туч, и мне вдруг подумалось, что природа тоже отказалась рыдать над телом доктора. От этой мысли мне стало так горько и стыдно, что слезы сами покатились по щекам, я плакал от раскаяния, чувствуя, что кровь Элдона Тайрела была и на моих руках…
Когда же это все началось, когда начался мой путь соучастника? Тогда, когда я понял, что репликанты, просившие меня проводить их к доктору Тайрелу, могут быть опасны своему создателю? Я не мог воспринимать их опасность всерьез, ведь они были в определенном смысле моими детьми: Нексус-6 новой модификации, мое первое полностью самостоятельное техзадание по генетическому дизайну, от эскиза до расчета тканевой составляющей и наблюдения за ростом клеток. И все же… их настойчивость, их одержимость пугала меня. Особенно одержимость в глазах Роя - животный ужас смерти. Страшно видеть ужас смерти в глазах искусственного организма.
Я не рискнул направить их к тому, кто действительно создал их мозг. Я не рискнул повести их к Шейле Роузен.