A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)

— Ты так удивительно хороша, Белла, — звучно произнес он. — Так юна, так прекрасна. Ты настоящее украшение нашего вечера, дорогая. Рудольфусу очень повезло.

— Ты все же нашел время прийти, Эрни, — Белла склонила голову.

Мало кто мог называть Эрнеста Яксли «Эрни» и мало кто мог позволить ему шептать что-то в самое ухо. У Беллы это получалось само собой.

Желторотые юнцы, которым маменьки запрещали спать с грязнокровками, а девушки их круга им не давали, пожирали Беллу глазами и протыкали Эрнеста ненавидящими взглядами. Впрочем, не было ничего, что могло бы причинить Эрнесту настоящую боль.

Однажды, по слухам, когда дед отрубил ему руку в наказание за воровство, юный Эрнест лишь расхохотался пуще прежнего и ударил деда культей, из которой била кровь. Руку в последствии прирастили на место, но больше родственники его не трогали. Они поняли, что это вид наказаний совершенно бесполезен.

— Грязнокровки уже готовы? — с интересом спросил Эрнест.

— Они, как и полагается, в Шервудском лесу, в клетках. Ноют и воют, и зовут мамочку, я сама проверяла этим утром, — Беллатрисса хохотнула. — Ты, что же, собрался заглянуть на наш маленький праздник жизни?

— Ну что ты, Белла! Такие глупости мне ни к чему. Все равно что смотреть на хомячков, пытающихся выбраться из-под Круцио, — Эрнест имел свой опыт общения с животными. — Я пришел лишь, чтобы увидеть тебя, дорогая.

Белла совершенно счастливо улыбнулась. Некоторые думали, что она влюблена в Эрнеста Яксли, но эти волшебники не видели того взгляда, которым она поглощает своего Лорда. Эрнест был лишь добрым другом, родственной душой, если хотите.

…А в личном кабинете младшего Мальсибера в это время проходило маленькое, незаметное совещание. Это была своеобразная традиция - собираться перед Гонками, чтобы обсудить стратегию, желаемых жертв, “игру” и просто похвалиться друг перед другом. Но это собрание не было похоже ни на одно из предыдущих.

— Я не желаю, чтобы Эмили Паркер участвовала в Гонках, — холодно произнес Малфой. — Я не вижу в этом совершенно никакого смысла.

— А я желаю видеть ее там, Люциус, — с нажимом повторил Энтони.

Они перебросились взглядами, смысл которых был понятен только им самим. Эйвери, Нотт и Розье внимательно следили за безмолвной дуэлью.

«Ты не говоришь, зачем тебе девчонка, и тем более не можешь признаться остальным, что она нужна тебе», — говорили глаза Мальсибера.

«Она задела тебя за больное, она не сломалась сразу, и ты хочешь загнать ее в угол», — отвечал ему взгляд Люциуса.

«Если не согласишься отправить ее на Гонки, придется сознаваться в своей маленькой слабости, Люциус. Или мне о ней упомянуть?..»

«Зачем тебе это, Тони? Если она погибнет во время Гонок, ты не сможешь взяться за нее лично. Какая тебе выгода?»

«Может быть, и не смогу, Люциус, но если я заговорю при всех, ты окажешься в очень невыгодном положении».

Люциус отвел глаза первым. Судя по заинтересованным взглядам остальных, они молчали довольно долго. Каждый знал, что Мальсибер не признает власти Малфоя над собой и желает занять его место. Но у Мальсибера еще не было возможности выслужиться перед Лордом, и все только и ждали, когда же буря наконец разразится.

Нотт и Розье были немало удивлены, что такой пустяк, как участие грязнокровки в Гонках, превратился в целое обсуждение. Эйвери выглядел так, будто что-то знал. Но он всегда так выглядел, чем немало нервировал большую часть Слизерина и своих родственников.

Энтони поднял вопрос об Эмили прямым текстом, и Люциус в тот момент чуть не рухнул со стула. Это был ответный выпад ублюдка на то, что Малфой не позволил Тони продолжать свои издевательства над девчонкой. Они оба находились в весьма невыгодных позициях. Люциус — потому что скрывал крайне неприятную тайну. Мальсибер — потому что скрывал происходящее от Лорда. Но Мальсибер был психом, и его действия иногда граничили с выходками умирающего безумца.

— Я не понимаю… — Эйвери облизал свои мерзкие губы и провел рукой по обмазанным гелем волосам. — Не понимаю, о какой девчонке идет речь и почему она заслуживает столько внимания. Но если так хочется, всегда можно найти компромисс, не правда ли?

Малфой уставился на Эйвери взглядом «заткнись, пожалуйста», но тот, словно уж, вывернулся из его захвата и улыбнулся уже Мальсиберу.

Компромисс. Нет, не так.

Компромис-с-с… Это было вторым именем Якоба Эйвери.

Когда он заговорил, Малфою показалось, что вместо лица у него голова змеи, и когда он открывает рот, в нем проскальзывает раздвоенный язык. Но это, конечно же, было просто воображением.

— Пусть девчонка участвует в Гонках, но на щадящих условиях. Пусть выживет. Скажем оборотням, что можно поиграть с ней, но не убивать ее. Чем не выход?

Мальсибер поднял брови и повернулся к Люциусу. Малфой ответил ему хмурым, рассерженным взглядом. Эйвери снова влез, когда его не просили. Вместо того, чтобы заставить Энтони прогнуться, теперь Люциусу придется прогибаться под Эйвери. Под его компромис-с-с.

— Устраивает, — холодно бросил он.

— И меня, — осклабился Мальсибер.