A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)

— Мы отправляемся в Малфой-мэнор? — ледяным голосом уточнила Беата. — И он?

Ремус яростно поднял голову, подскочил к Беате и почти прошипел ей в лицо:

— Можешь ненавидеть меня хоть до конца моих дней, но Эмили я не брошу.

Беата хмыкнула, но взгляд ее нисколько не смягчился.

Сириус коротко кивнул Андромеде:

— Не вздумай звать мракоборцев.

— Они могли бы быть полезными, Сириус, — с упреком сказала Андромеда.

— Пока мы их оповестим, пока соберем, пока разберемся, Эмили…

Сириус не стал договаривать очевидное, и только лицо Беаты стало еще более жестким и злым.

— Он прав, — проговорила она. — Мракоборцы будут пытаться действовать правильно. Они не полезут в Малфой-мэнор без разрешения Министерства и не позволят нам этого сделать, не говоря уже о том, что мы не сможем никого убить, если придется. Чертовы слизеринские шишки — правительство не захочет с ними ссориться.

Андромеда обернулась так резко, что ее волосы со свистом разрезали воздух и почти начали трансформироваться в тонкие стальные нити.

— В убийстве ничего хорошего нет, Беата Спринклс, — отчеканила она. — Я знаю, что ты хочешь защитить свою подругу, но не стоит говорить так легко о том, о чем ты ничего не знаешь.

Беата вспыхнула как спичка.

— Именно поэтому такие белоручки, как ты, командуют парадом, пока такие швали, как мы, режем глотки убийцам и уродам.

Они вцепились друг в друга взглядами, и ни у одной из них в глазах не было и капли раскаяния за сказанные слова.

Сириус аккуратно взял Спринклс за запястье и потянул за собой. Та, почти не сопротивляясь, пошла вслед за ним, до последнего не отрывая разъяренных глаз от Андромеды Тонкс.

Так они и расстались с ней. Две львицы, готовые драться за родных до последней капли крови. Две львицы, не сумевшие защитить свою территорию. Две львицы, способные на любые жертвы, только бы вернуть покой людям, которые были им дороги.

Жаль, что больше они никогда не встретятся.

*

Вечером Мальсибер пришел вновь.

Он снял пиджак, расстегнул две верхних пуговицы рубашки, и стал практически неотразим. Эмили смотрела на него и не могла вспомнить, видела ли она хоть раз в своей жизни что-то более уродливое. Мальсибер же, похоже, расценил ее взгляд, как немой восторг.

— Ты ничего не ела, — с ноткой обеспокоенности сказал он, качнув головой в сторону подноса. Он не понимал или не помнил, что Эмили едва ли могла шевелиться. — Но это нормально. Так происходит всегда.

«Здесь только одна статуя. Куда ты дел остальных?» — хотелось спросить Эмили. Но что-то в ней надломилось, и она поняла — этому ублюдку она не скажет ни одного чертового слова. Не шевельнется, не дрогнет, ничем не выкажет своего ужаса.

— Помнишь, как попала сюда? — Мальсибер опустился на пушистый, карминного цвета ковер, и подвернул под себя ноги.

У него были белоснежные и, кажется, даже глаженные носки. Эмили не могла представить себе ни одного нормального человека, который бы расхаживал по собственному дому в глаженных белых носках. Это было все равно что обряжаться в нарядное платье для того, чтобы почистить зубы.

— Конечно, ты не помнишь… — Мальсибер огорченно вздохнул. — Нам пришлось использовать сильный дурман, чтобы одурачить твоего оборотня. Та доза, что всего-то отбила ему нюх, свалила тебя за какие-то несколько секунд. Ты уж прости за такую грубую работу.

Мальсибер развел руками, и его перстень с антрацитом на безымянном пальце зло сверкнул в пламени свечей.

— А ты помнишь, как все начиналось? Ты, я, Люциус… Нам было чудно вместе, мы развлекались. Жаль, что одна невинная шутка… — Мальсибер вздохнул и удрученно покачал головой.

Эмили не позволила себе лишнего вздоха. Она поняла, что сейчас начнется и не собиралась сдаваться так просто.

— Люциус хотел поразвлечься, поиграть в живую охоту… он всегда был слишком робким, слишком щепетильным. Эйвери вечно шлялся за нами, умасленный, весь в своем геле для волос. И я думал, что ему-то духу точно не хватит, но он все равно с нами пошел. Еще Нотт, и Розье конечно же… — Мальсибер начал загибать пальцы. — Может быть, был кто-то еще, но они отстали. Видишь ли, если бы только Малфой нашел тебя первым, мы бы чуть-чуть подурачились. Но вот если бы я… — Мальсибер вздохнул, и Эмили с отвращением поняла, что он возбуждается от собственного рассказа. — Если бы я… О! Как сладко стонут, как пищат эти маленькие грязнокровки, стоит настоящему волшебнику отловить их в свою ловушку. Как извиваются они, пытаясь выбраться оттуда, как они визжат и дергаются, и начинают молить… Ты будешь молить меня, Эмили?

Мальсибер никогда, не единого раза за всю свою жалкую никчемную жизнь не называл ее по имени, и когда он наконец сделал это, Эмили показалось, будто теперь ее имя осквернено навеки.

— Что за зелье ты варишь, цыпленок? — вкрадчиво спросил он.

Эмили вскинулась, застанутая врасплох неожиданной сменой темы. Мальсибер безотрывно смотрел на нее, с интересом наблюдая за реакцией. Он был не просто психом. Он был расчетливым и очень умным психом.