A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)

Он там, внутри… Беззащитный, быть может, обнаженный — кто знает, в чем спит Люциус? — в своей кровати, в комнате, в которой Нарцисса никогда не была. В комнате, которая дышит и живет своим хозяином. В комнате, где маленький Люциус рос, учился ходить, плакал, радовался, жил — это все там, за этой треклятой дверью с огромной «L», пошло инструктированной изумрудами.

— Конечно, — сказала Нарцисса так, словно оказывала честь домовихе в частности и всему магическому сообществу в целом. — Я разберусь.

Бедняжка благодарно шмыгнула носом, поковырялась в замке и бесшумно отворила одну из створок. Всего мгновение, и Нарцисса проскользнула внутрь, дверь за ней закрылась, и вновь наступила кромешная темнота.

У Нарциссы перехватило дыхание.

Что она делает?!

Они, конечно, обвенчаны, но…

«Мать не узнает…» — протянул в голове проснувшийся голосок. Тот самый, что когда-то уговорил ее присоединиться к A&B. — “Ты только посмотришь и все…”

Нарцисса вдохнула очень-очень тихо, пытаясь не нарушить покоя спящего.

В комнате Люциуса не были зажжены свечи и не работал ночник. Не было слышно ни тиканья часов, ни стрекота цикад — он так же, как и она, закрывал окна перед сном. А может быть, опасался кого-то.

В темноте была едва различима огромная круглая кровать под матерчатым куполом, у стены стоял стол, заваленный бумагами, рядом с ним узкий шкаф до самого потолка. Здесь не было ни растений, ни украшений. Спальня была для Малфоя всего лишь местом, где он спал, и Нарцисса немного поникла. Она-то ожидала увидеть ошеломляющий своим великолепием ледяной дворец с трупами неугодных слуг и коллекцией пыточных приспособлений. Но, как это часто бывает, дверь в комнату выглядит торжественней, чем ее содержимое.

И только сейчас, отвлекшись от созерцания расплывчатых в темноте контуров предметов, Нарцисса услышала звук.

Этот звук.

Его ни с чем нельзя было спутать. Это был звук, который могут издавать лишь взрослые плачущие мужчины, изо всех сил пытающиеся удержать боль в себе. А оттого их рыдания всегда пугали Нарциссу намного больше, чем женские.

Если плачет женщина — это может быть всего лишь маленькой хитростью. Если плачет мужчина — это по-настоящему и это страшно.

Нарцисса сглотнула и сделала то, чего она сама от себя не ожидала. Она пошла вперед. К Люциусу. Ее длинная прозрачная сорочка скользила по ковру, ноги касались холодного ворса, и Нарциссе казалось, что именно так себя чувствовали девы, которых в древности приносили в жертву драконам.

Нарцисса опустилась на кровать рядом с головой Люциуса, невесомо опустила руку рядом с его головой и едва слышно произнесла:

— Ты спишь, Люциус.

Она не знала, спал ли он, просто поверил ей или же притворился, но дергаться Малфой перестал. Просто замер, как пойманная в клетку птичку, выжидая.

Нарцисса легонько провела по волосам Люциуса ладонью, поразилась, какие они мягкие, и уже совсем отважно запустила в них пальцы. Она почувствовала, как Малфой расслабился, снова начал дышать, но все еще не смел шевелиться. Быть может, боялся спугнуть сладкое сновидение или не хотел признаваться, что не спит.

Это была опасная игра. Малфой никогда не простит ей того, что она видела его слабость. Он уничтожит ее за это, сокрушит и растолчет в порошок. Но если они оба сделают вид, что ничего не было, что все это был лишь пустой сон, мираж…

И почему все так сложно?

На Нарциссу накатила тоска, как только она представила себе этого хама, Поттера, и его грязнокровку. Он-то, наверное, может преспокойно влезть к ней в кровать под полог в любое время суток, и никто из ее подруг и слова против не скажет. Может целовать ее на глазах у всех, зажимать во всяких темных углах, пошло шутить и наслаждаться ее раскрасневшимися от смущения и счастья щеками.

Нарцисса осуждала это и завидовала.

Люциус тем временем совсем обмяк, задышал громче, уже не пытаясь притворяться спящим, а являясь таковым. Нарцисса не знала, что сможет найти в себе столько нежности, тем более, к этому человеку, что сможет так ласково гладить его голову, волосы, плечи и шептать всякие глупости.

Она покинула спальню Люциуса через полчаса. Воровато оглядываясь, пробежала по коридору, подобрав юбки, и скрылась в своих покоях, будто пугливый зверек в собственной норе.

А на утро они сдержанно поздоровались за завтраком и до самого обеда, когда Люциус уехал по делам, не обмолвились ни одним словечком.

***

Блэкшир

Сириус Блэк восседал в кресле Альфарда в его кабинете, а Нимфадора Тонкс пыталась укусить его за ухо заострившимися зубками. Они хохотали, и Беата мрачнела с каждой секундой.

Она всегда искренне считала, что Блэк и дети — это как… как она и дети.

Она не понимала, о чем можно разговаривать с неоперившейся мелюзгой, во что можно с ними играть, если с ними нельзя даже выпить и уж тем более и подумать не могла, что Блэк во всем этом так преуспел.

Выходит, в Блэке было что-то, в чем он ее однозначно превосходил.

— Почему тетя Беата такая грустная? — спросила Нимфадора и, когда Сириус отвлекся, коварно цапнула его за палец.

— Голодная, наверное, — посмеиваясь, ответил Блэк.