A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)

— Нам, — Беата цокнула языком и задумчиво уставилась на серый бугристый камень напротив.

— Ну уж нет, Спринклс, — Блэк вздохнул, с кряхтением поднимаясь с ледяного пола. — В этот раз ты вне игры. Мы с Мародерами проберемся наружу ночью и разведаем что к чему.

Беата хмыкнула и скосила на Блэка глаза. Ее лицо неожиданно размягчилось, стало спокойным, почти добрым.

— Не уходи, — просто сказала она, и Сириус вздрогнул от этого голоса. Слишком большое влияние он теперь оказывал на него.

— Я и не собирался, — чуть развязно ответил он и сложил руки на груди.

Прошло тяжелое, слишком долгое мгновение, и Сириус медленно, словно напоказ, снова опустился рядом. Он вздохнул и закрыл глаза, словно перед прыжком.

А потом провалился в плотное покачивающееся марево, наполненное чужим теплом, болезненными острыми поцелуями и прикосновениями чужих жадных рук.

*

Коридоры Хогвартса

Последние пару недель Питер обходил Мародеров буквально по кругу. Сириус и Джеймс, занятые своими любовными страстями, не больно то обращали внимание на внезапно отдалившегося Петтирю, а вот Ремус придерживался иной линии поведения.

Видимо, Лунатик и сам стремился всеми способами отвлечься от произошедшего с ним и Паркер в Больничном Крыле, а потому выбрал себе личную жертву — Питера. Раза три он тактично пытался расспросить друга о происходящем, подходя к вопросу совершенно неведомыми путями. Петтигрю было искренне непонятно, как можно от обсуждения значимости красной фасоли в итальянском блюде столь тонко и незаметно перевести тему на проблемы Питера с его настроением и жизнью.

Но Ремусу это удавалось.

А Питеру удавалось не отвечать на это. Пока еще, но держался он с трудом.

Дамблдор без обиняков и лишних причитаний сказал ему — принимай предложение Лорда. Получилось очень удобно: вроде как директор вызвал Петтигрю для личной беседы по поводу выходки A&B, но на деле они подробно поговорили о роли двойного шпиона, а также о плюсах и минусах этой профессии.

По мнению Петтигрю, соотношение минусов к плюсам было примерно, как тысяча к нулю.

По мнению Дамблдора, человеческая жизнь в условиях надвигающейся войны ценилась примерно, как то самое количество плюсов. То есть, не ценилась вообще.

Петтигрю поразился перемене, которая произошла со старым волшебником. Если ранее он беседовал с ним, предлагая лимонные дольки, имбирные печенья и мятные леденцы, то теперь вся эта ванильная херня наконец-то закончилась.

Дамблдор был серьезен, спокоен и совершенно бесстрастен. Он говорил: «Вас могут убить, мистер Петтигрю, или, хуже того, пытать». Но его лицо оставалось недвижимым, а в глазах виднелась деловая уверенность.

Так чистокровные волшебники говорят своим домовым эльфам прижечь себе утюгом руки в качестве наказания. Вроде и жестоко, но, с их точки зрения, оправдано.

С другой стороны, директор хотя бы прекратил притворяться. Питеру сейчас ни к чему были нудные бессмысленные утешения и увещевания о том, что все будет хорошо. Хорошо уже не будет.

По крайней мере, не с Питером.

Петтигрю превосходно представлял себе открывающиеся «перспективы». Работать двойным шпионом — изначально самоубийственная затея. Тебя могут убить враги, если распознают обман, или же тебя могут убить друзья, если заподозрят обман. И вряд ли хоть в одном из случаев у тебя будет достаточно времени доказать, что ты не олень.

Конечно, Питер мог бы отказаться. Его мать была под защитой директора, его друзья были под защитой школы, но… какой же из него тогда гриффиндорец, если он сбежит, поджав хвост, при первых признаках опасности?

Может быть, Шляпа была права, когда при распределении сказала, что храбрости в нем больше, чем трудолюбия, и отправила его на Гриффиндор. А может быть, Питеру просто отчаянно хотелось верить в свою смелость, чтобы было не так страшно.

— Вы хорошо подумали, мистер Петтигрю? — спросил Дамблдор таким тоном, будто речь шла о приеме на работу. В каком-то смысле так оно и было.

— Да. Я не отступлюсь. — Питер мотнул головой.

— Вы осознаете риски?

Кивок.

— Прекрасно.

После этого Питер вышел из кабинета с серым мертвым лицом, но ни у кого не возникло и мысли об истинной причине происходящего. Все думали, что Петтигрю назначили отработку. Впрочем, отработку ему тоже назначили.

— Эй, Питер! — кто-то шепнул ему из-за угла, и это оказался Эйвери. Очень некстати.

— Да? — тихо, безнадежно отозвался Питер.

— Надо поговорить! — слизеринец улыбнулся, и его белоснежные зубы впечатались в память гриффиндорца, словно след от укуса оборотня. Позже он вспоминал их всякий раз, когда пытался понять, с чего именно началось его падение. Именно с этих зубов — отвратительных, фальшиво белых, жутких зубов, застывших посреди нелепой лживой улыбки, извивающейся змеей по лицу Эйвери.

Грустно и нелепо.

— Я иду, — вздохнул Питер и, ненароком оглянувшись, поплелся вслед за слизеринцем.

*

Гостиные Гриффиндора

— Итак, — Фабиан Пруэтт опустился в кресло-пуф рядом с Лили и уставился на девушку живыми хитрыми глазами. — Что у нас на повестке дня?