В понедельник 12-го ноября я поехал с Реджи в отель «Эльзас», чтобы попрощаться с Оскаром, потому что на следующий день уезжал на Ривьеру. Я пришел после обеда, поздно вечером. Оскар обдумывал свои финансовые проблемы. Он только что получил письмо от Харриса о претензиях Смизерса, и был очень расстроен. Его язык слегка заплетался, но прошлой ночью ему кололи морфий, а в течение дня он всегда пил очень много шампанского. Оскар знал, что я приду попрощаться, но почти не обратил на меня внимания, когда я вошел в комнату, и в тот момент мне это показалось довольно странным: все свои наблюдения Оскар адресовал Реджи. Пока мы разговаривали, почтальон принес очень милое письмо от Альфреда Дугласа, к которому прилагался чек. Думаю, частично это был ответ на мое письмо. Оскар всплакнул, но вскоре успокоился. Потом у нас был дружеский разговор, во время которого Оскар расхаживал по комнате и взволнованно разглагольствовал. Примерно в 10:30 я встал, собираясь уйти. Вдруг Оскар попросил Реджи и сиделку на минуту выйти из комнаты, потому что хотел со мной попрощаться. Сначала он завел речь о своих парижских долгах, а потом начал умолять меня не уезжать, потому что чувствовал, что в последние несколько дней с ним произошли кардинальные перемены. Я занял непреклонную позицию, потому что думал, что у Оскара просто истерика, хотя знал, что он действительно расстроен из-за моего отъезда. Вдруг Оскар разрыдался и сказал, что больше никогда меня не увидит, потому что чувствует, что всё кончено - эта невероятно болезненная сцена длилась почти сорок пять минут.
Оскар говорил о разных вещах, которые я вряд ли здесь смогу перечислить. Хотя всё это было очень тревожно, на самом деле я не придал никакого значения этому прощанию и не отреагировал на эмоции бедного Оскара, а должен был бы, особенно учитывая, что он сказал, когда я выходил из комнаты: «Присмотр и домик на холмах возле Ниццы, куда я мог бы переехать, когда мне станет лучше, и где ты смог бы часто меня навещать». Это были последние связные слова, которые я услышал от Оскара в этой жизни.
Я уехал в Ниццу следующим вечером, 13-го ноября.
Во время моего отсутствия Реджи каждый день проведывал Оскара и писал мне краткие бюллетени о состоянии его здоровья. Оскар выезжал с ним несколько раз, и казалось, что ему намного лучше. Во вторник 27-го ноябоя я получил первое из писем Реджи, которое прилагаю (остальные пришли после моего отъезда), и я поехал обратно в Париж. Я высылаю тебе эти письма, потому что они дадут тебе отличное представление о том, как обстояли дела. Я решил, что в следующую пятницу отвезу мать в Ментону, а в субботу поеду в Париж, но в среду вечером, в полшестого. я получил телеграмму от Реджи: «Надежды почти нет». Я сел в экспресс и приехал в Париж в 10:20 утра. Рядом с Оскаром были доктор Такер и доктор Кляйсс - специалист, которого вызвал Реджи. Они сообщили мне, что Оскар проживет не больше двух дней. Вид у него был очень болезненный, он очень исхудал, кожа была мертвенно-бледной, он тяжело дышал. Он попытался говорить. Он понимал, что в комнате находятся люди, и поднял руку, когда я спросил у него, понимает ли он меня. Он сжал мою руку. Потом я отправился на поиски священника, после тяжелых поисков нашел отца Катберта Данна из Ордена Страстей Господних, который совершил крещение и помазание - Оскар не мог принять причастие. Ты ведь знаешь, что я всегда обещал Оскару привести священника к его смертному одру, я чувствовал себя виноватым из-за того, что так часто отговаривал его от принятия католичества, но тебе известны мои мотивы. Потом я послал телеграммы Фрэнку Харрису, Холману (с тем, чтобы он сообщил Эдриану Хоупу) и Дугласу. Такер позже зашел еще раз и сказал, что Оскар может прожить еще несколько дней. Вызвали
Необходимо было осуществить ужасные приготовления, в подробности которых нет нужды вдаваться. Реджи был полностью раздавлен.