812c16bc4d48fdee984253428f1a0f6d

Твоя жизнь прекрасна. Но если ты мудр и хочешь, чтобы твоя жизнь стала еще прекраснее, ты должен взглянуть на нее по-другому - пусть чтение этого ужасного письма (я знаю, что оно ужасно) станет для тебя таким же жизненным кризисом и поворотной точкой в жизни, как стало для меня его написание. Твое бледное лицо легко краснеет от вина или удовольствия. Если во время чтения этого письма твое лицо будет гореть от стыда, словно от печного жара, для тебя так будет лучше. Самый главный порок - ограниченность. Осознание - всегда во благо.

Нет нужды говорить тебе, что я понимал это тогда столь же ясно, как и сейчас. Но я говорил себе: «Любой ценой я должен сохранить в сердце любовь. Если я отправлюсь в тюрьму без любви, что станет с моей душой?». Письма, которые я писал тебе тогда из Холлоуэя, были моими попытками сохранить любовь как доминирующую ноту своей личности. Если бы я захотел, разорвал бы тебя на части горькими упреками. Мог бы осыпать тебя перлами злословия.

На меня повесили грехи другого человека. Если бы я захотел, я спасся бы на судебном процессе, пожертвовав им, спасся бы если не от позора, то от тюремного заключения. Если бы я потрудился доказать, что свидетелей обвинения - трех самых важных свидетелей - тщательно проинструктировал твой отец и его адвокаты - не только молчание, но и утверждения по умышленному сговору были задуманы и отрепетированы, действия другого человека приписали мне. Я мог бы опровергнуть все эти обвинения, и судья сразу же освободил бы меня - даже еще быстрее, чем несчастного клятвопреступника Аткинса. Я мог бы выйти из зала суда беззаботно, с руками в карманах, свободным человеком. На меня давили изо всех сил - настоятельно советовали, умоляли сделать так люди, единственной целью которых было мое благо и благо моих родных. Но я отказался. Выбрал другой путь. Я никогда, ни единой минуты не жалел о своем решении, даже в самые горькие времена тюремного заключения. Я не мог поступить так - это было ниже моего достоинства. Грехи плоти - ничто. Это - болезни, которые должны лечить врачи, если их нужно лечить. Постыдны лишь грехи души. Если бы я добился своего освобождения таким образом, это мучило бы меня до конца жизни. Но неужели ты правда думаешь, что ты был достоин любви, которую я тогда питал к тебе, или что я хотя бы на мгновение мог подумать, что ты этой любви достоин? Неужели ты правда думаешь, что были в нашей дружбе мгновения, когда ты был достоин любви, которую я к тебе питал? Я знал, что ты не достоин любви. Но любовь - это не торговля на рынке, не товар на весах барышника. Она дарит сладостную возможность почувствовать себя живым, так же, как дарит эту радость интеллект. Цель любви - любовь, не больше, но и не меньше. Ты был моим врагом: никогда ни у кого в этом мире не было такого врага. Я отдал тебе свою жизнь, а ты швырнул ее под ноги, чтобы потешить самые низменные и презренные из человеческих страстей - ненависть, тщеславие и алчность. Ты уничтожил меня во всех смыслах менее чем за три года.

После оглашения ужасного приговора, когда на меня надели тюремную робу и захлопнули за мной двери тюрьмы, я сидел среди руин своей прекрасной жизни - раздавленный страданиями, вне себя от ужаса, почти терял сознание от боли. Но я не чувствовал к тебе ненависти. Каждый день я повторял себе: «Сегодня я должен сохранить любовь в своем сердце, иначе как я проживу этот день?». Я напоминал себе, что, как бы там ни было, ты не желал мне зла...

Воспоминания вспыхивают в памяти, я вспоминаю, что в первый и последний раз за всё время своего тюремного заключения рассмеялся. В этом смехе воплотилось всё презрение этого мира. Принц Флер-де-Лис! Я понял, что, несмотря на всё произошедшее, ты не осознал одну единственную вещь. В своих собственных глазах ты оставался изящным принцем из комедии-фарса, а не мрачной фигурой в трагическом представлении.

Если ничто в твоей душе не восстало против столь вульгарного кощунства, ты мог бы хотя бы вспомнить сонет, автор которого со смесью скорби и презрения наблюдал, как письма Китса продавали в Лондоне с аукциона, и наконец-то понял бы подлинный смысл моих строк:

 

"... да вовсе и не любят те искусство,

кто сердца поэта разбил кристалл,

их глазки алчные горят огнем и пожирают".

Невозможно всегда держать у груди гадюку и кормить ее, невозможно вставать каждую ночь и пропалывать сорняки в саду чужой души.

Я не могу позволить тебе через всю жизнь пронести в сердце ношу угрызений совести из-за того, что ты уничтожил такого человека, как я.