812c16bc4d48fdee984253428f1a0f6d

- Вот ты говорил о романтике и товариществе, а способен ли ты испытывать подлинную страсть?

- Фрэнк, что за глупый вопрос! Помнишь, что сказал Сократ о чувствах, которые он испытал, когда ветер поднял хламиду, и он увидел ноги Хармида? Помнишь, как кровь закипела в его жилах, как его ослепило желание - сцена более волшебная, чем страстные любовные строки Сафо?

Никакая другая страсть не сравнится с этой. Страсть женщины разрушает. Она постоянно искушает тебя. Она жаждет твоего желания - это тешит ее тщеславие более, чем что-либо иное, а ее тщеславие тем ненасытнее, чем слабее ее страсть, так что она постоянно искушает тебя излишествами, а потом винит за физическое пресыщение и отвращение, которое сама же и внушила. В отношениях с юношей нет тщеславия, нет ревности, следовательно - никакого искушения, ни малейшей толики вульгарности - следовательно, страсть всегда свежа и остра. О Фрэнк, поверь, ты не знаешь, что такое великая романтическая страсть.

- Твои слова лишь доказывают, сколь плохо ты знаешь женщин, - ответил я. - Если бы ты объяснил всё это влюбленной в тебя девушке, она сразу тебя поняла бы, и ее нежность возросла бы вместе с ее самопожертвованием: все мы растем, отдавая. Если женщин больше, чем мужчин, волнует доброта и ласка, это - потому, что они испытывают больше нежности и способны на более глубокую преданность.

- Фрэнк, ты не знаешь, о чем говоришь, - резко возразил Оскар. - Ты повторяешь старые общие места. Юноша пришел сегодня вечером со мной на вокзал, он знал, что я уезжаю на полгода. Его сердце налилось свинцом, в глазах вновь и вновь появлялись слёзы, как он их ни сдерживал, но все равно он пытался быть веселым и беззаботным ради меня. Он хотел показать, как он рад, что я буду счастлив, как он благодарен мне за всё, что я для него сделал, за новую жизнь разума, которую я ему подарил. Он делал всё, что мог, чтобы меня подбодрить. Я расплакался, а он стряхнул слёзы.

- Полгода минут быстро, - сказал он. - Может быть, ты вернешься ко мне, и я снова буду счастлив.

А пока он будет писать мне очаровательные письма, я уверен.

Разве какая-нибудь девушка согласилась бы на такое расставание? Нет, она бы завидовала и ревновала, и спрашивала бы, почему это я собираюсь наслаждаться жизнью, пока она будет прозябать на дождливом, холодном севере. Разве не будет она расспрашивать тебя о всех красавицах, которых ты встретил, о том, были ли они яркими и чарующими, так же, как юноша просил рассказать обо всех интересных людях, которых я встретил, чтобы он тоже мог узнать о них что-то интересное? Девушка на его месте заболела бы от зависти, ревности и злобы. Повторяю, ты не знаешь, что такое великая романтическая страсть.

- Твои аргументы нелогичны, - воскликнул я. - Если девушка ревнива, это потому, что она отдает себя более полно: ее исключительность - оборотная сторона ее преданности и ревности, она хочет сделать для тебя всё, быть с тобой и помогать тебе во всем. В случае болезни, бедности или опасности ты поймешь, что она может дать тебе намного больше, чем этот твой солдат в красных бриджах.

- Фрэнк, это - просто грубая колкость, а не аргумент.

- Аргумент столь же веский, как твои «кошки», - ответил я. - Твой солдатик с никелированным велосипедом вызывает у меня лишь улыбку, - и я улыбнулся.

- Ты невыносим, - воскликнул Оскар, - просто невыносим, и в глубине души ты знаешь, что все аргументы - на моей стороне. В глубине души ты должен об этом знать. Фрэнк, что же питает страсть, если не красота, одна лишь красота, всегда красота, А в красоте форм и жизненной силе девушек не сравнить с юношами. Если бы ты любил красоту столь же сильно, как я, ты бы чувствовал то же, что и я. Красота дарит мне наслаждение, пьянит, словно вино, ослепляет ненасытным желанием...

ГЛАВА XXIII

Оскар был несравненным спутником - дружелюбным, ярким, ищущим новизны, как ребенок, всегда всем интересовался и был интересен. Мы проснулись в Авиньоне, вышли в пальто поверх пижам размять ноги и взять по чашке кофе на платформе в жемчужном сумрачном свете раннего утра. После кофе он направился к противоположному краю платформы, ему хотелось взглянуть со мной на городскую стену, отреставрированную ужасным образом, но даже посмотрев на нее издалека, мы словно перенеслись на пятьсот лет назад, в век рыцарства.

- Фрэнк, как бы мне хотелось быть трубадуром или трувером. Вот мое истинное  metier, призвание - странствовать от одного замка к другому, петь любовные песни и рассказывать романтические истории, чтобы помочь сильным мира сего скрасить скуку их жизни. Представь, какой прием мне оказывали бы за то, что я приношу радость в изоляцию их замков, новые идеи, новые страсти - дыхание сплетен и скандала из внешнего мира, дабы облегчить невыносимую скуку Средневековья. Думаю, меня оставили бы при дворе в Эксе, привязали бы меня цепями из цветов, и моя слава распространилась бы по всем залитым солнцем виноградникам и серым, усеянным оливковыми рощами холмам Прованса.

Когда мы вернулись в поезд, Оскар сказал: