76-Т3

— Если при каждой стыковке будет вытанцовываться по две пары, то совет да любовь наступит в группе через пятнадцать сближений, — подсчитал он вслух.

— В пединституте групп не хватит, — заметил Нынкин.

— В запасе камвольный комбинат, — расширил горизонты Пунтус.

Потихоньку стали выползать на улицу. Как праведник, без всяких зазрений валил снег, переходящий в овации. Крупные, отчетливые, словно вырезанные из бумаги, снежинки доносили до земли свою индивидуальность и становились просто снегом. Как мало у них времени, чтобы проявить себя — от неба до земли. А тут целая жизнь. От земли до неба. Но такая же участь — затеряться конце концов.

Бульвар мигал фонарями. Снег давил на психику как отпущение грехов. Черная труба БМЗ тщетно пыталась свести на нет эту индульгенцию — снег проникал в душу чистым и незапятнанным. До личных вопросов снежинок студентам не было никакого дела.

Они устроили кучу-малу и вываляли в сугробе дюжину самых неактивных.

Старый и новый корпуса следили за суетой и удивлялись легкомыслию людей. В такой праздник нужно стоять строго и задумчиво, даже — величаво, потому как из жизни ушел еще один год и пора подвести итоги. Сегодня нужно думать о том, что время летит. Мы, здания, живем веками, но замираем, ощущая его полет. А эти, беспечные, знай веселятся, как снежинки, забывая о краткости бытия и помня только о его первичности. Мы, бетонные, почти вечные, и то немеем перед временем, а эти бродят всю ночь и поют свои непонятные песни. Тоска и грусть ожидают вас впереди. Время не прощает такого. Беспечность наказуема.

Мурат возвратился в комнату последним. Он застал всех в настроении, расшифровать которое удалось не сразу.

На кровати Решетнева, весь замотанный в одеяла, лежал Бирюк. Вокруг него сидело, стояло и ржало человек двадцать. Бирюк, выпятив губы, лабиализировал о чем-то до того непонятном, что по его цвета хаки лицу было не определить, бредит он или заговаривается. Вышло, что своим широким жестом и совсем того не желая, бондаревская «Надежда» устроила «Спазмам» настоящую обструкцию. По совпадению концерт ансамбля и дискотека начались в одно и то же время. «Спазмы» посчитали, что сотня человек, которую отнимет аквариум, не потеря. Остальные придут как миленькие. Но пришли только близкие, словно для прощания. Бирюк ждал до половины девятого. Актовый зал оставался пустым.

— Кажется, это абзац! — сказал он.

С каждой песней прощались поименно. Сначала ее исполняли при закрытом на засов зале, потом вычеркивали из списков, как отпетую. К полуночи распрощались со всем репертуаром. Бирюк высосал из дула бутылку «Зубровки», схватил вместо полотенца чехол от барабанов и засобирался на Десну сбивать расстройство. В сложных аварийных ситуациях он всегда прибегал к купанию в ледяной воде.

— Ты куда? — спросил Гриншпон.

— Не волнуйся, не топиться! — успокоил он бас-гитару и скрылся в створе аварийного выхода.

Никто с лодочной станции ему не помешал. Неподалеку в реку впадала канализационная труба, и вода вдоль берега не замерзала даже в лютые морозы. Бирюк облюбовал местечко, стряхнул снег с прибрежных ив и устроил из них вешалку. Ощутив знакомое покалывание в предвкушении приятного ледяного ожога, стал спускаться к воде, страшно черневшей на гомолоидном снежном фоне. Свои ежеутренние купания вместе с Матвеенковым он проводил обычно на моржовом пляже. Взяв вечернюю газетку вместо коврика, он всякий раз с радостью бежал поистязать себя температурными перепадами. Сегодня не было никакой охоты тащиться до пляжа. Бирюк решил, что в критический для организма момент не стоит гнушаться сточной полыньей прямо под мостом. Он плыл вниз по течению, пока не пришел в себя. Выбравшись на берег ниже моста, вприпрыжку побежал к биваку. Одежды на ивовых прутиках не оказалось. Бирюк подумал, что это шуточки сторожа с лодочной станции. Однако на двери сторожки висел замок. Вздумалось потрясти его. Пальцы вмиг примерзли к металлу и освободились ценой нескольких клочков кожи. Бирюк вернулся к раздевалке, но одежда не появилась. Снегопад совсем не сбивал мороза. Бирюк побежал под мост, там не оказалось теплее. Замерзающий морж, обрастая сосульками, начал носиться по берегу, как водяной, выжатый из родной стихии грязными стоками. Вдруг ему стало теплее. Но Бирюк еще из «Зимовья на Студеной» знал эти штучки с виртуальным, кажущимся согревом. Когда пятки начали на самом деле примерзать к тропинке, он наметом рванул от реки, оставляя за собой шлейф последнего, уходящего из тела, тепла. До своей квартиры ему было не добежать, далековато. Ближайшей знакомой точкой выходило общежитие.

Алиса Ивановна, дежурившая на вахте, чуть не откинулась, увидев в дверях заиндевелое чудовище.

— Свят, свят, свят! — закрестилась она, отпрянув к стене.

От неожиданности она потребовала пропуск. Бирюк в экзотически сверкающем неглиже молча проскрипел к лестнице. Миновав с опаской женские этажи, на которых полным ходом шло веселье, он с грохотом ворвался в отверзтую 535 комнату.