6b15ad8a063dbf87117dd400b69144d1

- Дети иногда бывают интересными, - начал Оскар. - Однажды вечером я читал, как вдруг пришла моя жена и попросила меня подняться наверх, сделать выговор старшему - Сирилу, который, оказывается, не хотел читать молитву. Сирил поссорился с Вивианом и побил его, а когда ему устроили взбучку и велели прочесть молитву, он отказался преклонить колени и попросить Господа сделать его хорошим мальчиком. Конечно, мне пришлось пойти наверх и посмотреть, что там. Я усадил пухлого карапуза к себе на колени и серьезно сказал ему, что он очень непослушный, потому что плохо поступил с младшим братом и причинил боль своей маме. Ему следует немедленно преклонить колени и попросить Господа простить его и сделать хорошим мальчиком.

- Я вовсе не был непослушным, - надулся он. - Это Вивиан был непослушным.

Я объяснил ему, что у него скверный характер и он должен делать то, что ему велят. Сирил тихо вздохнул, соскользнул с моих колен, преклонил колени, сложил руки, как его научили, и начал читать «Отче наш». Дочитав молитву, он поднял глаза на меня и мрачно сказал: «А теперь я буду молиться по-своему».

Сирил закрыл глаза, его губы шевелились. Когда он дочитал молитву, я снова взял его на руки и поцеловал.

- Всё правильно, - сказал я.

- А ты попросил прощения, - спросила его мать, склонившись над ним, - попросил Господа сделать тебя хорошим мальчиком?

- Да, мама, - кивнул Сирил. - Я попросил прощения и попросил Господа сделать Вивиана хорошим мальчиком.

Фрэнк, мне пришлось выйти из комнаты, чтобы Сирил не увидел, что я улыбаюсь. Ну разве это не прекрасно! Мы все хотели бы попросить Господа, чтобы он сделал хорошими других».

Это история о том, каким обаятельным бывал Оскар. Но была у него и другая сторона, не столь дружелюбная. В апреле 1893-го года Герберт Бирбом Три поставил в Хаймаркете «Женщину, не стоящую внимания», спектакль шел до конца сезона 16-го июля, даже после Праздника Св. Гроуза. Невероятный успех второй пьесы укрепил популярность Оскара Уайльда, Оскар получил деньги, которые можно было тратить, и его самоуверенность возросла. На лето он снял дом на берегу реки Горинг и поселился там с лордом Альфредом Дугласом. Кажется, в сентябре я спросил у него, какова доля правды во всех этих слухах.

- Фрэнк, скандалы и клевета не имеют никакого отношения к правде, - ответил Оскар.

- Хотелось бы знать, правда ли это, - сказал я. - Клевета всегда является нижним слоем правды, она напоминает правду, словно огромная тень: они сходны по крайней мере очертаниями.

- Это было бы истиной, - возразил Оскар, - если бы холст, на который падала тень, если можно так выразиться, был ровным и настоящим, но это не так. Скандалы и клевету порождает ненависть людей, которые их придумывают, это - даже не тень, не образ человека, на которого нападают.

- Значит, много дыма совсем без огня? - спросил я.

- Ну, огня совсем мало, - возразил Оскар. - Скорее - много дыма. Всё, о чем ты слышал, на самом деле слишком мелко и безобидно. Лето было очень теплым, была прекрасная погода, как тебе известно, и я поехал на Горинг с Бози. Часто днем стояла сильная жара и нам не хотелось идти на реку. Однажды было слишком душно, Бози предложил, чтобы я полил его из шланга. Он разделся, и я - тоже. Через несколько минут я сидел в шезлонге, укутавшись в полотенце, а Бози лежал на траве примерно в десяти ярдах от меня, и тут нас пришел проведать викарий. Слуга сказал ему, что мы в саду, он нашел нас там. Фрэнк, ты не представляешь, какую мину он скорчил. Что я мог сказать?

- Я - викарий этого прихода, - напыщенно поклонился викарий.

- Очень рад встрече с вами, - я встал, тщательно драпируясь в полотенце. - Вы пришли как раз вовремя, чтобы насладиться идеальной сценой в греческом духе. Мне жаль, что мой вид не очень достоин того, чтобы принять такого гостя, да еще и Бози здесь, - я указал на Бози, лежавшего в траве. Викарий оглянулся, увидел бледные ноги Бози, это для него было уж слишком. Он покраснел, тихо охнул и обратился в бегство.

Я просто сидел в шезлонге и давился от смеха. Как бы он описал эту сцену, как бы он ее объяснил, какой порочный глянец на нее навел бы. Я не знаю, и мне всё равно. Можешь не сомневаться - он качал головой, сжимал губы и всем своим видом выражал презрение. Поистине нужно быть святым, дабы охотно претерпевать общество таких дураков.

Я невольно улыбнулся, представив лицо викария, а в голосе Оскара вовсе не было ноток добродушия.

Изменения в нем зашли намного дальше, чем я опасался. Теперь он полностью пренебрегал критикой и не слушал никаких советов. Он слишком располнел, казалось, его просто распирало от чревоугодия и обильных возлияний, манеры у него были тяжелые и надменные. Он походил на огромного язычника, который исполнен решимости прожить свою жизнь на полную катушку, не беспокоясь о том, что могут сказать или подумать об этом другие. Даже рассказы, которые он писал в то время, демонстрируют наихудшую сторону его язычества: