5323fafd9daa43cea51194aed4d0639c

Зато она убьет за Северуса. Потому что Лили не хотела прожить без него еще одну жизнь.

***

29 декабря 1976 года

- А это точно ничего, что я здесь? - шепотом спросила Лили, окидывая взглядом толпу.

- Ты же сама на этом настояла, - напомнил Северус.

- Знаю, но… даже не знаю, сейчас отчего-то стало не по себе… Извини, это так эгоистично с моей стороны, - она в двенадцатый раз потянулась поправить ему галстук. Этот костюм когда-то носил его отец – своего у Северуса не было, и он не собирался появляться на похоронах в подаренном Лили черном джемпере. Но он не мог не заметить, как сильно его костюм отличался от того, что носили остальные мужчины.

- Почему эгоистично? - поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, спросил: - Мой костюм окончательно устарел?

- Все нормально, - автоматически откликнулась Лили, что только подтвердило его догадку. - Он – он принадлежал твоему папе?

- Да, - Северус видел его на свадебных фотографиях родителей. Ему не слишком нравилось идти на похороны отца в той же одежде, в какой тот женился, но он не собирался покупать себе новую (если вещь из секондхэнда вообще заслуживала такого названия) только из-за того, что слишком неловко чувствовал себя в имеющейся. Хватит и того, что пришлось приобрести в секондхэнде новый костюм для отца… тот, что на Северусе, на Тобиаса не налезал – сказались годы пьянства; другим же за это время он не обзавелся.

- По мне так совсем неплохо, - сказала Лили, разглаживая лацкан. В притворе часовни было тепло, несмотря на то, что двери на улицу постоянно открывались, чтобы впустить или выпустить новых – правильно ли называть их “гостями”, раз это похороны? Или надо говорить “скорбящие по усопшему”? В общем, как их ни называй – они то входили, то выходили, и от этого по заполненному толпой притвору гулял ледяной сквозняк, который странным образом огибал нагретое пространство вокруг него и Лили… от нее сегодня пахло чем-то цветочным и непонятным.

- Мужская мода консервативна – она так быстро не меняется, - и она озабоченно добавила: - Ты же не против, что я надела это платье?

Если с платьем и было что не так – он этого не заметил. Черное, с дырками на нужных местах – две для рук, одна для головы. Вершина его познаний по части женской моды.

- Против? С чего это вдруг?

Не ответив, Лили закусила губу, и он пришел к заключению, что она, скорее всего, из-за чего-то волнуется… не из-за одежды и не из-за того, уместно ли было приходить на похороны его отца; эти пустячные тревоги лишь давали выход скопившемуся напряжению.

- Что тебя беспокоит? И пожалуйста, не говори, что ничего.

Лили уже открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент собравшийся в притворе людской поток хлынул наконец к дверям в часовню.

- Потом, - прошептала она, цапнула его за руку и потащила за собой сквозь толпу туда, где на ближней к кафедре скамье сидела его мать. Насколько Северусу было известно, она прошествовала прямо к этому месту; приятели Тобиаса стояли, собравшись в группки, но Эйлин не задержалась ни у одной из них и опустилась на край скамьи – в совершеннейшем одиночестве. В часовне пахло лакированным деревом и старым ковром.

Северус проскользнул на место рядом с матерью и потянул Лили за собой – та пыталась просочиться на другой конец зала и спрятаться в толпе.

- Не хочешь здесь сидеть – не надо, - сказал он. - Но если ты пытаешься всего лишь соблюсти приличия – наплюй и забудь.

Она осталась, но лихорадочно закусила губу и накрыла его левую ладонь свободной рукой – так, что в конце концов вцепилась в него обеими руками. Северус невольно задумался, кого из них двоих это прикосновение должно успокоить. Он не переживал из-за того, что отец умер – но и не радовался этому; он не чувствовал ничего. Потому что и правда верил, что для Тобиаса так лучше. И надеялся, что тот хотя бы в смерти обрел покой. Ему самому не досталось даже этого. Что там мать говорила насчет разочарований и несбывшихся надежд? Даже смерть – и та обманула все его ожидания.

Мать и виду не подала, что заметила его присутствие. Похоже, она вообще никого и ничего не замечала – включая поднявшегося на кафедру священника. С его появлением приглушенные разговоры смолкли, однако мать, похоже, не услышала ни слова из прозвучавшей надгробной речи – банальной, безликой и подходящей на все случаи жизни. Северус и сам постарался не вслушиваться, чтобы не начать швыряться проклятиями. Если бы над его гробом кто-нибудь посмел повторить подобную чепуху – он бы точно вернулся с того света, чтобы восстановить справедливость.