5323fafd9daa43cea51194aed4d0639c

Идеально ровный квадрат был запечатан ярко-зеленым воском, и как только Ремус дотронулся до бумаги, – это оказался не пергамент, а обычная почтовая бумага, какая продается в магазинах, – она просияла, и во все стороны от нее разошлись золотые лучи; восковая печать замерцала, засветилась изумрудным, а потом сломалась пополам. Сгорая от любопытства, Ремус открыл конверт и извлек из него три листа – тоже обычных, маггловских, – исписанных сверху донизу очень и очень знакомым почерком, с петельками в букве “g”, которые смахивали на розовые бутончики.

“Лили?” - подумал Ремус – так же ошалело, как если бы случайно заметил ее в толпе; перелистнул до последней страницы и увидел на месте подписи: “С любовью, угадай кто”.

Он бы с легкостью поверил, что это и впрямь она – вот только сейчас стоял день, и сквозь окна с ромбовидными переплетами лился яркий солнечный свет, и поэтому Ремус вернулся назад, бережно перелистывая письмо к первой странице, и руки его дрожали.

Дорогой Ремус!

Это письмо зачаровано так, чтобы открыться только в твоих руках, так что если ты его сейчас читаешь, то ты – это и впрямь ты. Если же до него дотронется кто-то еще, – до или после того, как ты его распечатаешь, – то оно самоуничтожится, так что лучше не давай Сириусу или Джеймсу за него хвататься, пока не дочитаешь до конца, потому что мне столько всего надо тебе рассказать.

Прежде всего: я не умерла, и мне ужасно жаль, что ты должен был в это поверить. Я всегда считала, что мы друзья, и прекрасно понимаю: если бы я думала, что ты умер, и горевала по тебе, а потом обнаружила, что все это обман, то я бы точно расстроилась. Ужасно обрадовалась бы, но вместе с тем и расстроилась, что мне ни за что ни про что причинили столько боли. Так что знай: я сделала это не ради шутки, так было нужно, чтобы обеспечить мою безопасность… думаю, что и вашу тоже, потому что я не та, кем вы все меня считали.

Когда ты дочитаешь это предложение, то скорее всего решишь, что я сошла с ума… но я все равно сейчас это напишу: на самом деле я из будущего.

Ладно-ладно, это действительно смахивает на бред. Мне такое и писать-то неловко… подумать только, а ведь я хотела обо всем тебе рассказать – еще тогда, в январе, когда все это случилось. Идея показалась мне здравой, но потом я осознала, что этого делать не стоит, и решила повременить с откровениями.

В общем, вот что со мной произошло: 2 мая 1998 года между нашими сторонами состоялась финальная битва, и по целому ряду причин Волдеморт меня убил. Я думала, что очнусь в Чистилище или реинкарнируюсь в какого-нибудь буйвола, но вместо этого проснулась в мамином доме, в своей старой спальне, и, судя по календарю, скоро должно было наступить Рождество 1976 года. Я понятия не имела, что вообще происходит. Я помнила свою смерть: Авада Кедавра – и зеленый свет. Он так и стоял у меня перед глазами – и до сих пор иногда еще снится. В кошмарах.

Я все это тебе рассказываю, потому что считаю, что ты лучше всех умеешь хранить тайны. Поскольку я из 1998 года, то могу признаться: я знаю, что ты оборотень. Как и много всего другого, в том числе о войне и о Волдеморте, что может стать просто опасным, если об этом узнает не тот человек. О том, как мы победили в первый раз…

***

31 июля 1979 года

Сегодня был день рождения Гарри.

По крайней мере, для Лили. Здесь и сейчас Гарри не существовало, да и в любом случае, даже если бы он тут и родился, то только через год. Но жизнь нельзя повторить во всех ее мельчайших подробностях: ни сам миг зачатия, ни то, как события развивались потом. На самом деле, будущее стало другим уже в тот момент, когда Лили проснулась в доме родителей с памятью о зеленом свете Авады; да, осознание этого пришло к ней не сразу, но правда всегда оставалась неподалеку, дожидаясь, пока ее смогут увидеть.

В целом Лили эта перемена нравилась. Впрочем, такое простое слово, как “нравилось”, всех ее чувств не передавало; это больше походило на запредельную радость, неяркую, но всеобъемлющую, которая пронизывала весь мир, как солнечные лучи. Когда она стала матерью, то чувствовала то же самое: как если бы вся ее жизнь до этого была окрашена только разными оттенками серого – точно в предутренних сумерках, и нужно было ждать, когда взойдет солнце и зальет все яркими красками. Лили пришлось бороться за этот рассвет – снова и снова, много дольше, чем она предполагала; но она не сдавалась и продолжала идти вперед, даже когда расстояние казалось непреодолимым, и всякий раз, как ей удавалось разрешить одну трудность, перед ней во весь рост тут же вставала следующая.

Похоже, она так до конца и не избавится от привычки недооценивать Северуса: как бы хорошо она его ни узнавала, в нем всегда открывалась какая-то новая глубина. В некотором смысле именно за эту черту она его и любила.

Но ей по-прежнему недоставало Гарри. И это, похоже, никогда не изменится, как если бы ее мысли были луной, а сердце – океаном, и тоска наводняла его, как прилив и отлив: то нахлынет, то спадет.