— Применяя грубую силу. Если конкретнее: с помощью медвежьих объятий. Это был вид боевых единоборств, больше известный как боевое самбо. По заданию Замяткиных его создали опытнейшие инструктора-рукопашники Красноблока, отобрав самые эффективные захваты, удушения и болевые приемы из арсенала дзюдо, джиу-джитсу и классической маслино-лапшистской борьбы. Результаты превзошли ожидания. Один подготовленный самбист-разрядник мог, причем, не сильно напрягаясь, замять в дружеских медвежьих объятиях жильцов небольшого этажа, удерживая их либо до кондиции, либо, пока не прибудут подкрепления. Ваша сборная по боевому самбо участвовала во многих показательных выступлениях. Зрелище, дорогой мой Гена-ага, было не для слабонервных.
— А вот по отцу, — продолжал Мулла, — ваш будущий востоковед происходил из славного рода Загладкиных, они считались западниками, поскольку их первейшие задачи по линии ячейки глубинной разведки состояли в заглаживании шероховатостей, по части создания которых управдомы Красноблока были непревзойденными мастерами. Сначала говорили, потом думали. Последнее, кстати, случалось не всегда. Помнишь, наверное, как, крепко осерчав на Пентхаус за бойкот, объявленный запершемуся в Кладовке Свободы Команданте, секретарь Геронтобюро Никита Прыщев грозился отправить в Западное крыло самонаводящийся межотсечный баллистический лифт с разделяющимися динамитными шашками? Именно Загладкину-старшему удалось тогда загладить разгоравшийся скандал, убедив обделавшуюся общественность, что речь велась о новогодних фейерверках для сирот, недополучающих житейских радостей из-за санкций, введенных против Команданте персонально.
— Добиваетесь, чтобы он из Кладовки Свободы выписался, воду с газом отключили. А сироты-то тут причем?! Их за что в темноте держать?! — вопрошал Загладкин-старший с трибуны ассамблеи Организации Объединенных Отсеков. — И кто вы после этого, если не милитаристы долбанные?
— И, поверь, Гена-ага, после таких слов милитаристам действительно нечем стало крыть, а Загладкину-старшему присвоили звание Героя Красноблока. Он потом еще не раз проявлял свою недюжинную находчивость, заглаживая другие, казалось бы, безнадежные ситуации. Например, когда все тот же Прыщев, впав в ярость на заседании Совбеза ООО, разулся и швырнул оба ботинка в голову одному очень влиятельному наглосаксу, посмевшему критиковать Домострой, Загладкин-старший превзошел самого себя. Ухитрился выдать эту чисто хулиганскую выходку за не совсем удачную, из-за чрезмерной природной эмоциональности, демонстрацию успехов ваших обувщиков. Правда, ботинки Прыщева произвели на общественность Западного крыла отталкивающее впечатление, поскольку были штатными кирзовыми сапогами с грубо отхваченными садовыми ножницами голенищами. Но так получилось даже удачнее: обыватели Западного крыла вообразили, будто стройбанам совершенно нечего носить, и они просят о помощи таким вот экзотическим способом. Охваченные порывом благотворительности, жильцы Западного крыла выслали в адрес Красноблока посылку с гуманитарной помощью…
— Туфли от Гуччи?
— Нет, Гена-ага, наверное, в последний момент, в обывателях взыграла прижимистость, и они сбагрили вам обноски, которыми давно не пользовались. Испанские сапоги, долго пылившиеся в кладовке с тех пор, как инквизиторам законодательно запретили примерять их на еретиках. Загладкин-старший побаивался, как бы Прыщев снова не учинил истерику, но и тут обошлось. На удивление, управдом был доволен, как паровоз. Сказал, что обует одного зарвавшегося академика диссидента, который, дескать, в последнее время, слишком много болтает не по теме. А Замяткина -старшего опять наградили. На этот раз, он удостоился звания Геморроя Труда. Затем его командировали в Пентхаус, на передовую идеологического фронта, где он проторчал безвыездно много лет. Там-то с ним и приключилась беда. Он сделался западником…
— Он же им и так был?