— Птицы погибли из-за ядовитой окружающей среды у поверхности еще в прошлую геологическую эпоху, — напомнил я, припомнив уроки природоведения в школе.
— Выражение-то осталось, — отмахнулся Отец. — Оно всегда очаровывало меня, сынок. С высоты птичьего полета, красиво звучит. Конечно, крановщикам строжайше возбранялось делиться впечатлениями о том, как там, снаружи. Они давали подписку о неразглашении, за ее нарушение сурово карали. Но в моих глазах это обстоятельство только добавляло профессии притягательности. У тайны — особое обаяние, согласись. Если за одни только разговорчики о подписке, самое меньшее, отправляли к спецдантисту, уж, наверное, за внешними стенами было, на что поглядеть. Однако, едва став абитуриентом, я случайно выяснил, крановщики ровным счетом ничего не видят…
— Как это?! — удивился я.
— Сами крановщики, понятно, держали рот на замке, памятуя о подписке, — ухмыльнулся Отец. — Но мне крупно повезло, куратор нашего взвода однажды разоткровенничался со мной. Он был тертый калач, дважды Геморрой Труда, столько смен за рычагами крана отсидел, что считать задолбался. В других обстоятельствах, я бы из него лишнего слова клещами не вытащил, но был День Крановщика, считавшийся одним из самых торжественных праздников Красноблока, и наш куратор расслабился. Крепко выпил, я притащил в казарму канистру с самогоном. Твоя бабушка припасла ее на черный день. Как будто после Заколоченной лоджии не понимала, что в Красноблоке он давно настал. Или даже никогда не кончался…
— Сынок, — заявил крановщик, разделавшись примерно с третью канистры. — Ты нихуя не врубаешься в ситуацию. Первое, блядь, что ты можешь смело выкинуть к ебаной матери в Балласт, так это свои зыркалы. Как крановщику, они тебе нахуй не понадобятся. Будешь вкалывать вслепую, как крот,
— А как же рычаги? — ужаснулся я.
— Наощупь нашаришь, какие проблемы? Ты не бзди, наблатыкаешься. Главное — выполняй команды с земли, которые через наушники слышишь, и в ус не дуй.
— Представь мое потрясение, когда я это услышал, — продолжал отец. Было непохоже, что он врет, да и зачем. Оказалось, всякий раз перед рабочей сменой соглядатаи из КЖС напяливали ему на голову специальный колпак с прорезями для рта и ушей, чтобы не задохнуться и слушать рацию. Кабина крана была герметичной, а запас дыхательной смеси в баллоне подобран так, чтобы по притыку хватило на смену, плюс минус пару минут. Я, конечно, спросил, нельзя ли было снять колпак. Или хотя бы сдвинуть на затылок.
— Ты че, пиздаватый?! — взбеленился он, — как же его нахуй сдвинешь, если его на клею сажали, прямо на лысину, так что с волосами можешь тоже попрощаться, их тебе теперь до самой пенсии брить, а там уж вряд ли вырастут, даже если доживешь. Еще — под подбородком ремешок, специально для сильно любопытных, которые человеческого языка не понимают. А на ремешке целых три сургучных печати, как говорится, на хитрую жопу — болт с винтом, — хрипло рассмеявшись, куратор сделал большой глоток из канистры, обтер влажные от самогона губы мозолистой ладонью.
— Печати? Какие печати?!
— Известно, какие, сынок, — продолжая щериться, отвечал ветеран. — Первой ячейки КЖС, а также Идеологической и Оперативно-сексотской. Вот так вкалываешь как фафик, в поте лица, не видать ни рожна, воздуха — в обрез, так еще и трясись всю смену, чтобы ненароком эти ебаные печати не сковырнуть! А они, чтоб ты въехал, и сами, того и гляди, рассыпаться могли. Сургуч-то из старых запасов был, колкий до опиздинения, трофейный, его наши ополченцы с швабрского этажа привезли. Только соглядатаям было на это насрать. Не уберег печатей — пеняй на себя. Вылезаешь, бывало, из кабины, ни рук, ни ног, ни жопы не чувствуешь, а все равно колотишься, не дай Архитектор, какая закавыка с печатями. Как смена кончилась, соглядатаи на них, каждый в свою лупу таращились. И, чуть что не так…
— Ну и ну, — пробормотал Отец. И, поскольку ветеран-крановщик уже основательно захмелел, решился на следующий вопрос. Спросил, как же, в таком случае некоторым из крановщиков по слухам все же удалось сбежать в Западное крыло. Ведь, если на голову приклеен идиотский колпак, кабина герметизирована и заколочена гвоздями, а баллон с дыхательной смесью приварен к полу и его не выкорчуешь, попробуй, сбеги.
— Ну, во-первых, на высоте воздух не такой ядовитый, как внизу, — сказал ветеран, поглаживая канистру. — Сам-то я им дышать не пробовал, не к спеху мне было, из любимого Блока тикать. Но кореша рассказывали, было дело. Это раз. Кроме того, бегуны, ебать их в корму, специально тренировались задерживать дыхание. Типа как ныряльщики в глубоком бассейне. Выдавит, бывало, такая гнида ногами лист ДВП, который в кабине вместо стекла полагался, встанет на карачки, да как задаст стрекача прямо по стреле. Рискованно, конечно, с верхотуры ебанешься, костей не соберешь, но бегуны и на это были согласны, лишь бы в Западное крыло съебать…
— И много крановщиков таким макаром слиняло? — продолжал допытываться Отец.