48 минут, чтобы забыть. Осколки

– Нужен алкоголь, для обеззараживания. – Шон указывает рукой на Арта. – Идём, заодно проверим местность. Дверь никому не открывать! – командует он, и парни вместе покидают номер. Я подхожу к двери и запираю её на замок.

– Вот черт! Могу поспорить, это была моя самая любимая футболка! – полностью стаскивая с себя окрашенную красными пятнами вещь, произносит Ник.

– Очень смешно. На твоём месте я бы больше беспокоилась о зияющей ране между твоих ребер.

Я поворачиваюсь и застываю, разглядывая сидящего вполоборота парня. Он не такой крупный и накачанный, как Шон, хотя видно, тоже регулярно тренируется. Но моё внимание привлекает правый бок, половину которого занимает чёрная татуировка. Дерево с тонкими, гибкими ветвями пересекает ребра, поднимается вверх и опутывает плечо. Каждая деталь прорисована так чётко, словно приглашает заглянуть в другой мир. Ветер треплет листву, а на широкой ветке привязан ловец снов, перья которого тянутся вдаль, вероятно, гонимые ветром. Зачем солдату набивать себе татуировку на половину торса? Этот факт кажется более, чем странным.

– Судя по количеству шрамов, скорее всего, меня ранили не впервые, – произносит Ник и, будто почувствовав шелест моих мыслей, резко поворачивается, встречаясь со мной взглядом. Его бледность в данный момент только усиливает блестящую синеву глаз.

– Хочешь воды? – нахожусь я и, чтобы не выдать свои подозрения, подхожу к столу и беру прозрачный стакан.

– Хочу морфин или хотя бы хороший косяк.

– Ты всегда увиливаешь от ответов, пряча правду за колкостями? – закатывая глаза, пока Ник не видит, спрашиваю я.

– Нет, просто есть особая категория людей, с которыми я не желаю делиться той самой правдой, – парирует он.

Я с резким стуком опускаю стакан на место и, сложив руки на груди, оборачиваюсь, опираясь на тяжёлую деревянную тумбу бедрами.

– Я слышала то, что ты сказал про меня в поезде. Из-за нашей стычки я так тебя раздражаю?

Ник молчит. Он внимательно и сурово разглядывает меня, ни на секунду не отводя свой тяжёлый взгляд, и медленно произносит:

– Просто не люблю людей, которые видят только то, что на поверхности, хотя вроде как делают вид, что главное внутри.

Я замираю.

– Ты сейчас на меня, что ли, намекаешь? – спрашиваю я, пытаясь понять, что на уме у этого парня. – Да как ты можешь в чем-то меня обвинять, когда сам ничего обо мне не знаешь?

Ник бросает короткий совершенно мрачный смешок:

– Я ничего не знаю о тебе. Ты ни фига не знаешь обо мне. Мы все четверо вообще ни черта не знаем друг о друге, но я готов поспорить, Виола, что мы с тобой абсолютно одинаковые. Вот почему я тебя вижу насквозь. Никто из нас не показывает свою истинную сущность. Так что мы оба притворяемся. – Ник в этот момент выглядит иначе. Несмотря на ранение, его поза полностью расслаблена. Глаза прищурены, а на губах играет хитрая, едва заметная улыбка. – А таким людям лучше держаться подальше друг от друга. Они как магнитные шарики, ну, знаешь, такие, что врезаясь друг в друга, отталкиваются ещё больше.

Его голос приглушенный и вкрадчивый. Он не злится, между нами скорее просто взаимная неприязнь. На генетическом уровне. Возможно, в этом Ник прав. Этого парня вообще понять сложно, слишком уж он скрытный. И раздражительный.

– Великолепно, – бросаю я, одними губами добавляя «придурок», и усаживаюсь на другую кровать спиной к развернувшейся в той части комнаты кровавой картине, потому что слишком устала, чтобы пытаться переубедить его или переиграть в остроумии. Я просто хочу отдохнуть, свернуться калачиком на выцветшем покрывале и забыться.

Часы на стене медленно перемалывают время, и я рада, что ни один из нас больше не нарушает негласный уговор молчания. Парни возвращаются спустя пятнадцать минут, что-то тихо между собой обсуждая. Шон говорит об оружии, но я едва его понимаю. Зайдя внутрь, он достает из-под пиджака виски, а может, это водка, все равно я не пью. А я не пью?

– Ну, – поднимая бутылку вверх, спрашивает он, – кто будет исполнять роль полевого хирурга? – его взгляд перепрыгивает с меня на Арта, и когда добровольцев не находится, произносит: – Кавано, давай ты.

– И чем я его должен шить, по-твоему? – вскидывается тот. – Я же тебе не сраный врач, и у меня никаких условий – ни ниток, ни игл, ни как его… зажима какого-нибудь хирургического… Не буду я.

Шон открывает ящик тумбочки возле одной из кроватей, достает оттуда дорожный швейный набор и бросает на кровать рядом с Ником.

– Обычной ниткой зашей.

– А можно, я на улице подожду? – выдавливаю из себя, в этот момент очень порадовавшись, что до сих пор ничего не ела. Потому что в глотке встает такой ком, что будь внутри хоть какая-то пища, она, определённо, попросилась бы обратно.

– Нет, тебе нельзя выходить одной, – отрезает Рид.