3ba4494785f2eaa41eef235f85090948

Умелыми и хозяйственными руцями наш АГС-ник, по совместительству еще и главный строитель, выдрал из «Запорожца»

передние сиденья, умостил одно из них возле своего любимого АГС-а и теперь сидел, попыхивая сигареткой и читая ску-чающему Ярику какую-то длинную проповедь «с высоты про-житых лет». Ярик от скуки слушал, поглядывая на трассу.

Сегодня машины были, хоть и немного, вот и сейчас очередь

из десятка легковушек, насыщая воздух выхлопом, пыталась

успеть до пяти, когда закроется КПВВ. Даже не видя их вблизи, я готов был поспорить на что угодно, что у половины под

лобовухой на листике фломастером написано «ДЕТИ». Это

так же точно, как и то, что никаких детей внутри не было.

Я вдохнул глубоко-глубоко, и даже лоскутки тумана, как

показалось, втянул в прокуренные легкие и пошел делать то, за что меня периодически ненавидели.

— Петрович, у меня проблема, — сказал я в спинку кресла

и махнул Ярику. — И только ты поможешь мне ее решить.

— Шо, синку, шо вже случілось? — попытался обернуться

Петрович.

— Ты со мной случился, дорогой, — я обошел этот трон и

присел на корточки.

Глава 2. ТЕРРИКОНЫ

165

— Шо?

— То. Смотри. Это — наряд. — Я обвел рукой окружаю-щую действительность, включая АГС, «дашку», снег и высо-ковольтную опору. — И ты сейчас в наряде. И никто не говорит, что в наряде нельзя присесть и отдохнуть.

— І шо? — Петрович честно не понимал, к чему я клоню.

— А то, шо ты, по своей привычке, начинаешь повышать

уровень комфорта везде, где только возможно. Вот кресло

притаранил. Скоро столик появится. Потом зонтик, кега с

пивом и Талисман в фартуке на разливе.

— Мартинчик, та старий я вже стоять ті три годинки…

— Я знаю, дорогой. И мне искренне жаль. Но если здесь

будет стоять эта, без сомнения, нужная и важная деталь Ди-миного «Запора», то никто, слышишь, никто не слезет с нее с

начала и до конца наряда. И никто, дорогой мой, бриллиан-товый, не будет ходить ни отудой, — я на всякий случай показал куда, — ни отудой. Никто. Это не наряд, это хуйня какая-то. И мне безумно жаль с тобой ругаться и давить на тебя

моим несуществующим авторитетом…

— Мартин, та я ж хо́жу, хо́жу…

— …но я к хуям расхерачу и это кресло, и столик, и Талисмана с фартуком, как расхерачил телевизор в первом блиндаже за просмотр сепарской хуйни, и у меня даже ухо не дрог-нет. А тебя я, обливаясь слезами за все хорошее, шо ты мне

сделал, переведу отсюда нахуй в первую роту, и будешь ты на

«Кукушке» хоть кресло ставить, хоть, бляха, гарнитур.

— Ой, як ти завівся…

— Я не завелся. — Я, конечно, действительно завелся. —

Это я еще не завелся. Вот я зара Васю покличу — отэто будет

«завелся». Да вы тут охуели, солджеры. На службу войск забили хуй. Три часа, всего три часа днем и три часа ночью ты

должен, как глухонемой, хуярить из «тудой» до «тудой»! Шоб

ни одна мыша не пропищала, ни одна ворона не насрала на

мой любимый взводный опорный пункт! Трудно? Зайобует?

Тока скажи. Тока, бляха, намекни мне — и уедешь в первую

роту ближайшим же поездом. Ноги устали? Да? Из-за тебя

166

Мартин БРЕСТ • ПЕхоТа-3: ТЕРРиконы

сюда, бля, на танке въехать можно, бо вы не смотрите ни-ху-я.

А ты еще и молодого совращаешь, пример охуенный подаешь!

Петрович, бля, ну вот ніхуя не взірець!

Ярик отвернулся и сделал вид, что это его не касается, Петрович пыхтел на своем кресле, то краснея, то бледнея, я распа-лялся все больше, срывая злость, вываливая все накопившееся

дерьмо, весь страх, всю тоску по дому, все… все, на что не обращал внимания днем, но что очень чувствовал вечерами.

— Шо, не нравится? Хуяссе, я тебе в сыны гожусь — а тут

построить тебя вздумал? Сердишься? Расстроился? Нет, то ты

еще не расстроился. Когда у левой «дашки», де слепая зона, пидоры перелезут, зайдут под блиндаж и гранату захуярят —

вот тогда ты расстроишься. Потому что это не твой наряд

будет, и какой-то другой охуенно уставший будет в этом кресле сидеть, пока тебя, сонечко мое, будет сепарье в спальнике

резать. Или Ярика. Или Васю Механа. Или Санчика. Ну, вы-бирай! Кого ты на свое седло променяешь, а? Думаешь, этот

наряд придумали, чтоб тебя до дембеля заебать? Именно. Или

вон, — я махнул рукой вправо, — на выезде, там через трассу

пройти — раз плюнуть, зайдут тихонько и ОЗМ-ку вхерачат, и разберет та ОЗМ-ка завтра машину с нашими награжден-цами на мелкие мокрые запчасти. А знаешь, почему? Потому

что тебе со стулки нихера того места не видно. Бо надо встать, пройти пятьдесят метров за опору, залезть на холмик и уже

оттуда посмотреть в теплак!

Петрович молчал. Я не мог снизу разглядеть выражения

его лица, я специально сидел, чтобы быть ниже него и не на-висать, не давить слишком сильно. Ноги затекли, пришлось

встать и потоптаться на месте. На трассе напротив нашей позиции, прямо возле знаков «Останавливаться запрещено!», тормознула какая-то темная «девяносто-девятая».

— Ярик, шугани долбоеба, который читать не умеет, — я

махнул рукой, и Ярик тут же вскинул автомат и дал очередь

над машиной. «Девяносто-девятая» не прореагировала.

— А ну дай автомат, — я протянул руку, но Ярик оступил

назад и прижал АК к груди.

Глава 2. ТЕРРИКОНЫ

167