В самом затруднительном положении оказались замполиты. Начальник
политотдела стоял тут же с непроницаемым лицом и, разумеется, без
посудины. Политработники стояли обособленно, и на всю группу у них
было всего несколько ведер и кастрюль.
Кто помельче – взводные, прапорщики – откровенно зубоскалили и
смеялись. Вооружились они в зависимости от фантазии. Главное было –
произвести впечатление на друзей. Тазы, чайники, кастрюли, различного
калибра чашки-плошки. Миша Сергеев с графином, Вова Бочаров с
пустой бутылкой из-под водки и, как всегда, пьяный. У Олега Онищука не
было ничего.
Барсуков, пытаясь похохмить, спросил:
– Лейтенант Онищук, как собираетесь выполнять задачу?
– Да пошли они все… – огрызнулся Олег, матеря тупость начальства и
благоразумно не переходя на личности.
На такой же вопрос, заданный подполковником Астаховым лейтенанту
Месяцеву, тот зло буркнул:
– Во рту буду носить, – и тут же получил взыскание.
Начальник штаба уже был тут. Лицо у него, как и у начальника
политотдела, оставалось непроницаемым, но было заметно, что они оба
старались дистанцироваться от Астахова. Заместитель комбрига был
пьян. Он попытался выстроить офицеров в цепь, одновременно стараясь
объяснить задачу. По замыслу затуманенного алкоголем подполковника
мы должны были обеспечить водой котельную от насосной станции, передавая её вёдрами.
Неизвестно, чем бы вся эта клоунада закончилась, если бы не комбриг.
Григорий Ананьевич появился одним из последних. Слава богу, он был
без ведра, но в портупее и с пистолетом. Те чувства, которые испытал
Колб, когда посыльный сообщил ему о том, что бригада поднята по
тревоге, сейчас отражались у него на лице. Командир был очень зол. К
этому моменту он уже был курсе происходящего и прямым ходом
направился к начальнику политотдела. С перекошенным от злости лицом
он что-то говорил Ясевичу. Федырко услышал, о чём шла речь, и тут же
дал команду «отбой». Начальник политотдела тем временем подошёл к
Астахову и жестко бросил тому несколько фраз.
Битва за воду не состоялась, но это было только началом борьбы за
выживание части.
Офицерский состав мгновенно разошёлся по домам. Ещё через
несколько минут партия в преферанс продолжилась.
Глубока старинная японская мудрость, утверждающая: «будущего нет».
Настоящее слишком мимолетно, чтобы на него опираться в жизни.
Остаётся только прошлое, да и оно с годами меняется. Зачем люди
меняют прошлое? Может, чтобы чувствовать себя увереннее, сильнее, умнее в быстротечном настоящем? Нет ответа.
Тогда в 6.50 утра 31 октября 1987 года прошлое было трагичным, но
ясным и честным. Люди приходили в себя от шока, скорбели, и не было у
них тех мыслей, что родились позже. И не только у них. Спустя дни и
недели это прошлое в газетных статьях и наградных листах уже стало
другим, вернее, оно стало разным, а через два-три года прошлое
изменилось ещё больше. Оно сильно напоминало то первоначальное –
ясное и честное, но акценты были расставлены уже не там и не так.
Через двенадцать лет прошлое изменилось до неузнаваемости.
Все люди, участвовавшие в этих переменах, были по-своему правы, но
только по-своему. Право это никто не силах у них отобрать, кроме
собственной совести. Она же – совесть – и даёт это право. Да и
посредник между прошлым и настоящим – человеческая память –
бывает порой обманчива и лжива. Кому-то она помогает избавиться от
комплекса вины, и вот уже хронология событий меняется в нужную
сторону. Кому-то сквозь призму жизненного опыта подсказывает
неправильные по сути происшедшего, но мудрые по жизни выводы. И
вот уже «могло бы быть» превращается в твердое «так было!». Как ни
напрягай зрение, а сквозь запотевшее стекло деталей не разглядишь.
Истину мы уже не узнаем никогда. Все, кто её знал, погибли. По этой
причине было бы неверно высказывать сейчас очередную версию
событий, выдавая её за истину.
К счастью, у меня есть возможность вернуться в то раннее утро 31
октября 1987 года, минуя ненадёжного посредника – человеческую
память.
Пожалуй, самый близкий друг Олега Онищука, как в Афганистане, так и в
За-байкальском округе, – старший лейтенант Зайков сообщил мне об
этом трагическом известии в письме, и оно у меня сохранилось. Привожу
отрывки из того него, сохранив орфографию.