искусственного дыхания и кровообращения остановились. Человек на
операционном столе умер.
Вся медицинская бригада, как один человек, приступила к
реанимационным мероприятиям. Искусственное дыхание «рот в рот»
делать было невозможно, и реаниматолог принялся вдувать воздух
прямо в рассечённую трахею. В голове Тимофеева – мысленно –
заработал метроном, отсчитывающий время клинической смерти
раненого. Также неожиданно вновь заработал генератор, и почти
одновременно с ним все приборы жизнеобеспечения. Сердце по-
прежнему не билось. Вдруг метроном смолк. Сергей Степанович в
отчаянии бросил взгляд на монитор. Там, зелёным по черному, вновь
дергались систолы. Майор пытался что-то сообразить, а руки тем
временем заработали, делая то, что было необходимо в этот момент.
Морг открывать не пришлось. Офицера увезли в реанимационную
палату, но оптимизма это не прибавляло. Уж очень тяжелы были
повреждения. Они были несовместимыми с жизнью, но душа, Божьей
волею, не желала оставлять тело…
Тимофеев докурил сигарету и выбросил её в форточку, обнаружив себя
стоящим возле окна. Сергей Степанович вспомнил, что даже не знает
имени «покойника». Он вернулся к столу, закрыл медицинскую книжку и
на обложке прочитал: «майор Егоров Сергей Петрович».
– Н-да, тёзка, шансов-то у тебя нет, – подумал майор Тимофеев, прежде
чем погасить свет и выйти из кабинета.
Майор Егоров выжил. Дальнейшая жизнь его сложилась довольно
драматично. Он дважды был в Афганистане в качестве советника. Его
жена Валентина разделила с ним тяготы войны и, получив сильнейший
солнечный ожог, через несколько лет спровоцировавший рак, умерла.
Глава 5
Морозы не спадали, но это никого не пугало. Хорошо было уже то, что
поутихли ветра и выпал обильный снег, что для этих мест было большой
редкостью. Прошёл уже месяц моего пребывания в части. Время
пролетело мгновенно, и казалось, что иной жизни у меня не было.
Зимнюю «мабуту» надевали лишь однажды – на стрельбы, и, слава богу, о знаках различия никто даже не думал вспоминать. Служба шла своим
чередом. Мы мёрзли на полевых занятиях, мёрзли в казармах, дома
тоже – как уже упоминалось – согреться возможности не было. Боролись
с замполитами рот – такими же молодыми лейтенантами. Эту категорию
офицеров не любил никто. Комбаты – за то, что те при любой
провинности бежали в политотдел прятаться за спину своего
начальника. Ротные – за то же самое, а еще потому, что юные
воспитатели личного состава пытались делать замечания даже им –
опытным спецназовцам. Мы, командиры групп, всячески отлынивали
делать работу замполитов, которую те пытались на нас взвалить.
Неуютным вечером офицеры батальона сидели в ленинской комнате в
ожидании очередного бестолкового совещания. Лейтенант Виноградов
сосредоточенно заполнял ведомость социалистических обязательств
роты. Всего перед ним лежало пять листков с таблицами и цифрами.
Долго ковыряясь и перекладывая их с места на место, Вова вдруг
вскочил и выбежал в спальное расположение. От скуки Боря Месяцев
обернулся к рабочему месту замполита, поменял ведомости местами и
произнёс:
– Ну, всё, теперь он тут до утра не разберётся!
Едва Месяцев успел занять своё место, как точно так же внезапно
появился Виноградов и вновь принялся за работу. В первый момент он
ничего не понял, потом задумался, повертел бумажки в руках и
обречённым голосом вымолвил:
– Ну, всё, я теперь тут до утра не разберусь.
Поняв, что над ним подшутили, он сквозь дикий хохот прокричал, обращаясь к Боре:
– Месяцев, это вы? Покажите мне ваш конспект на завтра.
Таким образом Вова хотел расквитаться с подчинённым – ведь
формально он был заместителем командира роты. Борис поднялся с
места, поднёс к его носу внушительный кулак и произнёс:
– Ща как дам в бубен.
Нашей роте с замполитом почти повезло. Вова Виноградов, хотя и слыл
бестолковым офицером, свою часть работы исполнял добросовестно и
честно. Проводил политзанятия, организовывал выпуски «боевых
листков», заполнял социалистические обязательства и ходил
ответственным по воскресеньям. На этом его рабочие функции
заканчивались, и начинались расплывчатые воспитательные. В общем и
целом вполне замполит соответствовал армейской мудрости: за всё
переживал, но ни за что не отвечал. При этом к начальнику политотдела
ябедничать не бегал, за что его и уважали, хотя Володя частенько
становился предметом шуток и розыгрышей.
Неизвестно, чем бы закончился этот первый и единственный конфликт, если бы не команда дневального, призвавшего офицеров батальона
прибыть в канцелярию комбата. Совещание началось рано, и мы уже
предвкушали непозднее возвращение домой.
Командир батальона Александр Фёдорович Козуб, едва принявший эту
должность, на этот раз был подозрительно хмур. Он посмотрел на часы
и без всяких предисловий произнес:
– В 20.45, через час, построение офицеров в расположении. Форма
одежды зимняя, прыжковая, снаряжение и вооружение по штату.
Подобным заявлением он вверг нас в недоумение дважды. Во-первых, никто не ожидал, что предстоит некоторое мероприятие, судя по всему, полевое, и тем более без личного состава. Во- вторых, фраза