3

— Ну, куда теперь деваться!.. Нужно перескочить барьер! Не ты первая, не ты последняя! Не ссы, всё будет в порядке!

— Ёжику легко рассуждать! Ну, почему женщины должны так стра

дать?! У мужиков только забот, блин, нет! Сунул, вынул да пошел… А

рожать бабам каково? Детей воспитывать?

— Никому не легко. У мужчин свои проблемы!.. В общем, надо решать

ся на оперативное вмешательство, и не тянуть до последнего!

— Придётся, видать… А вот смотри, — только не злись, ладно? — если

бы, золотце, принял предложение Малафеева, ну, 3 го секретаря, то быс

тренько бы в партию залез! Тогда бы, и в универ с лапками забрали!

— Но чтобы вступить в КПСС, опять же, нужно комсомольцем быть!

— Ой, да какая беда! Здесь, в Чернушке, на это не посмотрят. Коль

протеже от партийного «шишки» будет!

— Нет уж! Со Степаном Тимофеичем вопрос решен! Принципиально, не пойду на его замануху! Ни за что!

— А зря, батенька, зря…

204

— Сказал же, ни за какие пряники! И точка!.. Пошел он, со своим рай

комом, в жопу! — меня аж затрясло.

— Ну, успокойся успокойся. Нет так нет. Значит, не судьба! — обняла

Лара. — Пойдешь, значит, другим путем. Может, оно и к лучшему…

Побродив по окрестным улицам, мы, на обратной дороге, решили зайти

во дворец. Просто, — от нечего делать… Все мероприятия, посвященные

празднику, были проведены еще вчера вечером и нынче утром. Так что, и не надеялись встретить кого либо в ДКиТ.

Войдя в вестибюль, услыхали, впрочем, как кто то, в районе РДК, упорно

лабает на голяхе. Ощепков?.. Но он ведь должен, в столь «знаменательную»

дату, в уматушку быть пьяным… В чем же дело?

— Кто там играет, тёть Соня? — спросил я у вахтёра. — Неужто Евгений

Семёныч?

— Он самый! Песню сочиняет к какому то фестивалю! Уж так стара

ется, бедный, что жалко мужика… Даже домой, после концерта, не пошел!

Мы с чувихой переглянулись

— Пойдём, что ли, посмотрим на муки творчества?

— Пойдём!.. Интересно ведь! Ну, и Ощепков!

15

Н еутомимого чернушенского поэта и композитора, любовнички, как и предполагалось, застали в его собственном кабинете. Вдох

новенный вид, безумный взгляд, всколоченные волосы, в зубах —

дымящаяся сигарета, — всё это говорило о многом. Евгений Семёныч, —

без пиджака, вооруженный баяном и ручкой, — что то быстро строчил

на листе нотной бумаги. И ладно бы, самодеятельный «гений» знал, сколь

ко нибудь хорошо, музыкальную грамоту! Я безмерно был бы удивлён, если б он сумел изобразить, хотя бы обычный аккомпанемент в опреде

лённом ритме… Тем не менее, Ощепков, для примитивной мелодии и

буквенного обозначения аккордов, с гордостью пользовался малопо

нятным нотным станом. Сюда же, заносились стихотворные черновики

песенных куплетов с припевами.

Композитор настолько был поглощен «творчеством», что не сразу и заме

тил вошедших.

205

— А а! Голубки голубочки! И что привело, так сказать?

— Да вот, услышали, что кто то лабает в столь неурочный час, и

решили взглянуть! — ответил «фрэнд». — Что, новая песня близка к

завершению?

— Хрен знает! Пока че то не продвигатся, едрёна корень! — Ощепков, закинув волосы назад, сделал глубокую затяжку из мундштука.

— Дак что за песня то? О чем?

— О дружбе людской… На международном фестивале распевать будут, если пройдет по конкурсу, значит!.. Времени то, вишь, в обрез… Нужно

срочно в Москву отправлять вариант!

— А а, вон почему домой не идёте… А мы уж подумали, не новый ли

баянист в Чернушке объявился?

— О ох, вам бы композиторские заботы! Гуляете, в своё удовольствие, ни хера не делая, едрёна вошь!..

— Евгений Семёныч, сыграйте, пожайлуста, что получилось! — по

просила Лара. — Ну, чтобы оценить, как что.

— Рановато еще, вещь от показывать! — заважничал Ощепков. — Ну, да ладно! Послухайте… Однако, вот не идёт в одном месте, и хоть ты ло

пни! — огорченно, потряс кулаком «куплетист».

Словом, самородок чернушенский, взял на голяхе вступление… А потом, запел такую галиматью, что у «ценителей таланта» уши в трубочку, чуть

не свернулись. Боже сохрани, — какая же, блин, душеразлагающая муть!

Песня о «международной дружбе прогрессивной молодежи», как мне ду

малось, должна была иметь, ясно, бодрый и жизнерадостный характер, но с суровыми оттенками, отражающими «пламенную борьбу всех

народов за мир»; возможно, как марш, — но обязательно в современном

музыкальном звучании. Евгений же Семёныч сотворил, из напрашиваю

щегося образа, нечто эдакое в русском народном стиле, ибо изладить

другой, альтернативный, что ли, вариант, органически не умел. Всё его

плодовитое «творчество» шло в однобоком ключе отечественно славян

ского баянизма, и иная стилистическая трактовка заданной темы, пред

ставлялась самодеятельному «мастеру композиции» глубоко чуждой…

Что уж тогда говорить, о тексте столь «выдающегося» опуса! Сие надо

было просто слышать…

Особенно меня перепугали слова бравурного припева, исполняемого на

фортиссимо:

Дружба — это здорово! Дружба — это здорово!

Дружба — это очень хорошо!!

206

Да! Да! Да!

Дружба — это здорово! Дружба — это здорово!

Дружба — это очень хорошо!!!

— Ну как?! Пойдет?! — поставив инструмент на стол, жадно вперился, на первых своих слушателей, автор ужасающего «напева».