2666

Хаасу нравилось сидеть на земле, прислонившись спиной к стенке, на теневой стороне прогулочного дворика. Еще ему нравилось думать. Ему нравилось думать, что Бога нет. Минимум три минуты. Также ему нравилось думать о ничтожности рода человеческого. Еще пять минут. Если бы не было боли, думал он, мы были бы совершенны. Ничтожны и чужды боли. Совершенны, епта. Но тут вступает боль, и все идет по пизде. В конце он размышлял о роскоши. Роскоши иметь хорошую память, роскоши знать язык или несколько языков, роскоши думать и не бегать от мыслей. Потом открывал глаза и смотрел как во сне, как некоторые «бизоны» ходят кругами, словно на пастбище, на другой, солнечной стороне дворика. Бизоны пасутся во дворе тюрьмы, думал он, и это его успокаивало, как транквилизатор мгновенного действия, потому что иногда, нечасто правда, день Хааса начинался с боли, словно бы ему воткнули нож в голову. Текила и Тайфун всегда были рядом. Иногда он чувствовал себя пастухом, которого даже камни не понимают. Некоторые заключенные двигались словно в замедленной съемке. Вот этот с напитками, к примеру, вот он идет к нам с тремя холодными банками кока-колы. Или вот те, что в волейбол играют. Прошлым вечером перед отбоем к нему пришел охранник и сказал следовать за ним — мол, его хочет видеть дон Энрике Эрнандес. Торговец наркотиками пришел не один. Рядом стояли мэр и чувак, который оказался его адвокатом. Только что поужинали, и Энрикито Эрнандес предложил ему кофе, от которого Хаас отказался — мол, не усну потом. Засмеялись все, кроме адвоката, который вообще стоял так, словно ничего не слышал. А ты мне нравишься, гринго, сказал наркоторговец, я просто хотел сказать, что дело «Бизонов» сейчас расследуется. Тебе понятно? Абсолютно, дон Энрике. Потом его пригласили сесть и спросили, как живется заключенным. На следующий день Клаус сказал Текиле: теперь дело в руках Энрикито Эрнандеса. Скажи это своему кузену. Текила согласно кивнул и ответил: отлично. Как же хорошо сидеть здесь в теньке, сказал Хаас.

Как сказала руководитель Департамента преступлений, совершенных на сексуальной почве, правительственного учреждения, которому еще полгода не исполнилось, пропорция убийств во всей Мексике была десять мужчин к одной женщине, а в Санта-Тереса — четыре женщины к десяти мужчинам. Руководительницу звали Йоланда Паласьо, это была женщина тридцати лет, с белой кожей и каштановыми волосами, держалась она очень официально — правда, за всей этой чопорностью проглядывало желание быть счастливой, желание вечного праздника. А что это — вечный праздник? — спросил себя Серхио Гонсалес. Наверное, то, что так отличает некоторых от остальных людей — мы-то все живем в постоянной печали. Жажда жить, жажда бороться, как говорил его отец, но бороться с чем, с неизбежным? Против кого сражаться-то? И для чего сражаться? Чтобы получить больше времени, уверенность, миг прозрения, миг, когда открывается самое существенное? Словно бы в этой сраной стране есть что-то прозревательно существенное, подумал Серхио, словно бы это все есть на нашей сраной злоебучей планете. Йоланда Паласьо окончила юридический факультет Университета Санта-Тереса, а потом специализировалась на уголовном праве в Университете Эрмосильо, но суды ей не нравились, как она позже обнаружила, гражданское право тоже не подошло, так что она пошла в следователи. Знаете, сколько женщин становится жертвами преступлений на сексуальной почве в этом городе? Более двух тысяч каждый день. И почти половина из них — несовершеннолетние. Возможно, эта цифра не включает в себя изнасилования, так что надо бы говорить о четырех тысячах изнасилований в год. То есть каждый день насилуют более десяти женщин! И она скривилась так, словно бы половые сношения имели место прямо в коридоре. Коридоре, слабо освещенном желтой флуоресцентной лампой, точно такой же, что пребывала погашенной в кабинете Йоланды Паласьо. Некоторые изнасилования, естественно, кончались убийствами. Но я не хотела бы преувеличивать: большая часть преступников просто насилует — и все, дальше занимается другими делами. Серхио не знал, что сказать в ответ. А знаете, сколько нас работает в Департаменте преступлений, совершенных на сексуальной почве? Я одна. Раньше у меня была секретарша. Но она выбилась из сил и уехала в Энсенаду к семье. Ничего себе, сказал Серхио. Это да, все так говорят, мол, фигасе, во дела, это что такое, но в момент истины никто ничего не помнит, не говорит и стальные яйца оказываются вовсе не такими стальными. Серхио посмотрел в пол, а потом перевел взгляд на усталое лицо Йоланды Паласьо. Кстати, насчет яиц, сказала она, может, пойдем поедим? Я просто помираю с голоду, а тут рядышком есть заведение, называется «Король тако», если вам нравится кухня текс-мекс, надо обязательно туда заглянуть. Серхио поднялся. Я вас приглашаю, сказал. Я в этом даже не сомневалась, отозвалась Йоланда Паласьо.