Мяса не было. Не было ни Вустера Г. Г./43/втвр/4.07.19/срдц/бфстргнв, ни Иванова М. У. / 67/дшн/2.06.19/пчн. Исчез и чугунок с бланкетом из Галины Петровны. Раковина опустела – там не было размороженного на завтра Кузьмина А. И. / 52 / нсчстнслчйнпрзвдств/22.02.19/лптк/рбй.
Иван Иванович тяжело, со свистом, втянул сквозь зубы воздух. Сердце стучало с перебоями. В груди закололо. Осторожно, не делая резких движений, он поплелся в спальню и, увидев открывшуюся его взгляду картину, охнул и осел на пороге.
Птома лежал на постели. На той самой постели, с которой Иван Иванович гонял его свернутой в трубочку газетой. Шея у голубя была сломана, голова бессильно повисла набок, на клюве запеклась рубиновая капелька крови.
– Птомочка… – прорыдал Иван Иванович.
Рядом с голубем лежала записка: «Оставь Гальку в покое, старый козел, иначе сам ляжешь в свой холодильник», – но она уже не произвела на него никакого впечатления.
Птома нашел свое последнее упокоение в морозилке, там, где еще недавно лежали упакованные части тел. Иван Иванович пробормотал на латыни эпитафию, которая начиналась со слов «Ptoma, Columba livia, Aves, Chordata, Animalia…», и утер скупую мужскую слезу.
Слезы еще мешали ему, когда он проводил анализ тканей корня языка, но он смог взять себя в руки. Результаты оказались ожидаемыми, как он и предполагал: Галина Петровна была отравлена никотином, а на тканях остались ожоги уксусной кислотой.
Это было в высшей степени возмутительно. Хоть они с Галиной Петровной тесно и не общались, но она все же частенько приглашала Ивана Ивановича на чай и угощала конфетами. А разделившие пищу становятся в некотором смысле близкими людьми.
Кроме того, съев Галину Петровну, Иван Иванович и сам чуть не отравился, а это было бы очень обидно. Да и за Птому следовало отомстить.
– Значит, старый козел? – пробормотал Иван Иванович, пробуя пальцем остроту мясницкого ножа. – Ну-ну. Ну-ну.
Вряд ли это была Нина. Пусть пятеро детей, муж – творческая личность и тесная двушка в Рыбацком закалили ее характер, но сорвать дверь с петель у нее бы не получилось. С другой стороны – трехкомнатная квартира на Рубинштейна… Одинокие незамужние родственницы, без детей, но с шикарной жилплощадью – это самые любимые родственницы, правда нередко заканчивающие свою жизнь чуть раньше, чем следовало бы.
Лекции Ивана Ивановича об истории ядов и отравлений пестрели подобными примерами. Начиная с… И тут он замер, словно ударенный молнией. Это было слишком дико, чтобы быть правдой, но… Перед мысленным взором Ивана Ивановича пронеслось содержание его лекций. «Дело Бокарме об отравлении Гюстава Фугни» вспыхнуло там огненными буквами – почти как «Мене, текел, фарес». Иван Иванович бросился к книжному шкафу, достал книгу Торвальда «Сто лет криминалистики» – он держал его в качестве экспресс-архива, для того чтобы быстро освежить в памяти, – и нашел нужную главу. Палец заскользил по строчкам: 1850 год, Бельгия, граф де Бокарме отравил никотином брата своей жены, который не то что не хотел умирать, хотя и дышал на ладан уже много лет, но отмочил штуку почище: вознамерился жениться, а значит, лишить огромного наследства свою сестру и ее разоренного мужа. Надеясь скрыть отравление, Бокарме влил шурину в рот уксусную кислоту. Иван Иванович вспомнил свое видение и обомлел.
Дело Галины Петровны, словно калька, накладывалось на преступление полуторавековой давности, повторяя его до мельчайших деталей, разве что в роли брата выступала теперь сестра.
У Ивана Ивановича захватило дух от этакой театральности.
Однако достать никотин в объемах, требуемых для отравления, не так-то просто. Граф де Бокарме перегнал никотин из восьмидесяти кило табака. А ни Нина, ни другие родственники Галины Петровны не работали ни на табачной фабрике, ни в сигаретном киоске. Но Иван Иванович чуял – желудком и немного сердцем, – что здесь дело нечисто, и поэтому раз за разом изучал список родных. Их было не так много.
– Первое подозрение падает на того, кто ближе – супруг, дети, – сказал он портрету деда-чекиста. – Поэтому на их месте я бы даже не задумывался о возможности убийства. Проблем много, возни не оберешься, а по итогу ничего не получишь, кроме судимости.
На мгновение ему показалось, что дед на портрете согласно кивнул. Птомы теперь не было рядом, а Ивану Ивановичу жизненно необходимо было с кем-то беседовать. Постоянно заглядывать в морозилку неудобно, да и чекист в данной ситуации мог дать более полезные советы, чем мертвый голубь.
Иван Иванович предполагал, что на его месте дед поступил бы проще и быстрее: ликвидировал бы всех подозреваемых – и точка, а не терзался бы этими гамлетовскими вопросами: кто виноват и что делать? Тут Иван Иванович наморщил лоб, пытаясь сообразить, гамлетовские ли это вопросы, но махнул рукой и стал рассуждать дальше:
– Нина – женщина, конечно, справная. Сильная, в теле. Хозяйственная…