25 трупов Страшной общаги

– Д-да… – Иван Иванович понимал, что ему – как ученому и интеллигентному человеку, во всякому случае вкусившему немало интеллигенции, – не к лицу столь примитивные и субъективные ассоциации.

– Я тоже. Не могу без него. Мужчина должен есть мясо. Вкусно пахнет, – Леонид кивнул в сторону запаха из тарелки: – Я вас, наверное, отрываю?

– Д-да… Я же вам сказал, у меня…

– …Время ужина, не так ли? Признаться, я тоже проголодался.

– Д-да… – неуверенно пролепетал Иван Иванович.

Леонид неуловимым мягким движением на короткий миг ухватил его за мочку уха. Кончик языка снова мелькнул, губы дрогнули и обнажили белые, завидно крепкие зубы.

– Нет-нет-нет! – торопливо сказал Иван Иванович и резко, боясь передумать, захлопнул дверь.

После этого он еще несколько минут постоял в прихожей, прислушиваясь к шагам за дверью. Сначала там царила тишина, будто кто-то тоже замер, прислушиваясь к движению в квартире. Затем там затопали преувеличенно громко, возвещая – я ушел-ушел-ушел! Потом в дверь поскреблись, тихо-тихо, в районе замка, словно пытаясь вскрыть его длинным ногтем или булавкой. Или заколкой – той, что торчала в пучке волос у Леонида.

Но это был хороший замок. За то время, что Иван Иванович прожил в разваливающемся особнячке, дверь пережила три попытки взлома, однажды ее пытались снять с петель – так что заколкой этот замок можно было разве что пощекотать. Тот, кто стоял за дверью, это понял, и скрежет прекратился. А еще через мгновение раздались мягкие удаляющиеся шаги. Иван Иванович постоял немного, фиксируя тишину в подъезде, накинул на дверь цепочку, задвинул старую, проржавевшую, но надежную щеколду, оставшуюся еще от прошлых хозяев, и вернулся к трапезе.

В трапезе тем временем с удовольствием копошился чумазый Птома и счастливо ворковал.

Иван Иванович ткнул его в гузку вилкой.

– Птома, подвиньтесь, – попросил он. – И выньте себя из моей тарелки.

Голубь довольно уркнул, сыто рыгнул и, переваливаясь на кривых ногах, отошел подальше.

Галина Петровна безнадежно остыла. Это было заметно даже со стороны. Иван Иванович снова издал глубокий вздох, но то был вздох уже иной природы – тяжкий, скорбный, полный затаенной обиды. Серебряной вилкой Иван Иванович подцепил кусок голени и безучастно отправил его в рот. И тут же выронил ее из руки. Птома шумно взлетел – летал он тоже прихрамывая. Он присел на гардину и стал с интересом наблюдать за Иваном Ивановичем.

Тот повел себя необычно. Он выпучил глаза, раскрыл рот, захрипел и ухватил себя за горло обеими руками, потом накрыл ими раззявленный рот, глубоко вдавив узловатые пальцы в морщинистые щеки, а ногтями впившись в скулы.

Но продолжалось это недолго. Так же внезапно Ивана Ивановича отпустило. Сначала он испуганно повертел головой, словно искал кого-то на кухне, а затем с недоумением посмотрел на тарелку с бланкетом, на вилку с надкусанной Галиной Петровной, на Птому.

– Птомочка, – жалобно пробормотал Иван Иванович. – Вам покажется это безумием, но, сдается, меня только что пытались убить. Вы не почувствовали ничего странного в Галине Петровне, когда тайком поклевывали мой ужин?

Голубь вместо ответа низвергся обратно на стол и демонстративно клюнул в остывшее блюдо. Подхватил пару мясных волокон, проглотил и снова вонзил клюв, косясь на Ивана Ивановича.

На голубя мясо не производило того эффекта, какой приключился только что с его компаньоном. Иван Иванович попытался припомнить свои ощущения – в тот миг ему показалось, что его ухватили за челюсть и силой влили в рот из мензурки что-то жгучее – настолько, что ему до сих пор жгло слизистую. Он пришел в ужас – неужели его лишили лучшего, что подарила ему природа, – хеморецепторов? Он подвигал языком, потрогал им нёбо, зубы, подошел к зеркалу и с фонариком заглянул себе в глотку. Следов раздражения и ожогов он не обнаружил, да и жжение постепенно начало спадать.

Он с облегчением вздохнул, прикрыл глаза и силился воссоздать облик того, кто навис над ним из ниоткуда: клетчато-лохматое, зыбкое, пахнущее уксусом, но не различимое.

В глубокой задумчивости Иван Иванович снова подцепил вилкой остывшее мясо и медленно пожевал его.

– Жаль, Птома, что я не спросил вашего мнения… Впрочем, ваши вкусовые предпочтения всегда оставляли желать лучшего, и меня должно было насторожить уже одно то, что вы с аппетитом набросились на парное мясо – недаром же его не рекомендуют употреблять в пищу.

Иван Иванович достал из-под замка в ящике комода потертый молескин и сверился с записями. Галина Петровна значилась у него последней строчкой, стыдливо-лаконично: «Койкина Г. П., 57, нфркт., 7.07.19 / 8.07.19, глнь, блнкт». Он не стал ее ни замораживать, ни выдерживать – решил попробовать ее свежей, он и выбрал-то специально для этого эксперимента продукт близкий и знакомый – Галину Петровну, которая служила референтом на его кафедре. Но такой яркий отчетливый привкус гниющей органики был несвойственен даже незрелому неферментированному мясу.