2028

Ещё до прихода сюда я посетил лазарет. Он был в этой части здания, но на этаж выше. Аудитории этого корпуса мы организовали под палаты: в них располагались раскладушки, находились медицинские шкафчики, куда приносили всё необходимое, что находили в брошенной аптеке в гипермаркете. Запасы были скромные, и кроме всего прочего людей с медицинским образованием у нас почти не было. Было несколько человек, которые были просвещены в этой теме постольку-поскольку, ибо преподавали раньше «Основы безопасности жизнедеятельности». Они занимались уходом за раненными. Среди них по горькому случаю оказался и Антон. Парню одна из тварей прокусила ногу и расцарапала бедро, когда он, отползая спиной назад, пытался отстреливаться от тех, что смогли пробиться внутрь. Сейчас Антон лежит в одной из аудиторий, с перебинтованной ногой и бедром. «Врачи» оказали ему помощь, и вроде бы он преобладает в бодром расположении духа и постепенно идёт на поправку.

Я сидел, ковыряясь вилкой у себя в керамической тарелке, перебирая кусочки грибов, запечённых в собственном соусе. Сейчас, когда нашлось время, чтобы поесть, делать этого мне не хотелось, пропал аппетит. Я смотрел на эти грибы. У нас почти всё сейчас на этих грибах: жаренные грибы в соусе, варёные грибы в масле, жареные на углях шампиньоны, даже есть бутерброды с грибами. И только чай у нас не на грибах, а обычный. Похоже, от этих грибов я постепенно схожу с ума, но с другим у нас сейчас сильный дефицит, поэтому приходится ковыряться в них и с трудом проглатывать каждый опостылевший кусок.

Когда надоело ковыряться, я взял кружку, выпил остаток чая, потом поднялся с места, взял поднос и отнёс его на кухню. Там сейчас работала одна девушка, так как двух её напарников забрали на дежурство.

Потом я вышел из столовой и стал держать путь в свою аудиторию. Спать хотелось неимоверно, несмотря на паршивое настроение. Проходя через коворкинг, я заметил, что здесь тоже что-то изменилось: людей здесь было много, как и всегда, и голоса их звучали, но не было слышно ни смеха, ни шуток, а только приглушённые переговоры. Даже музыка у костра, ставшая для нас чем-то повседневным, сейчас не звучала: вокруг бочки сгрудились студенты, так же переговариваясь вполголоса. Кругом царило какое-то безмолвие, остро гнетущее душу. Мы словно находились в осаждённом положении, ожидая, когда наш враг вновь попытается пойти на штурм. Те, кто и вовсе перешёптывался, как-то странно озирались по сторонам, будто бы боялись, что звучание их голосов может просочиться сквозь эти стены и добраться до ушей тварей, провоцируя их на новое нападение. Страх теперь воцарился среди нас, ожидание новой схватки, которая была лишь делом времени.

Неужели это начало конца? Я шёл и думал о том, что такое происходит впервые. И раньше были нападения, но случившееся накануне является из ряда вон выходящим. И не сама эта массивная, хорошо организованная атака наталкивала меня на мрачные мысли, а то, что она несла за собой – те семена страха и опасности, которые она закинула сюда, постепенно начинали давать корни, проникая в наши души всё глубже и захватывая наш разум. Андрей Скворцов был прав: ещё одна такая волна может стать для нас последней. И почему вернувшиеся поисковики не сообщили о большом скоплении мутантов там, снаружи? Почему они ничего не увидели, ведь невозможно не заметить такое огромное количество мутантов – целой армии, которая попробовала эти стены в массивном штурме и отступила, но не как проигравшая бой, а скорее отход был тактическим. Неужели, находясь там, поисковики не почуяли эту угрозу? Не увидели скопления такой силы? Или же увидели, но чтобы не сеять панику, решили умолчать об этом, надеясь, что удастся скрыться от этой угрозы, тихо затаившись за этими стенами и не издавая ни единого звука? И связано ли всё это с исчезновением второй группы, которая, как мне казалось, уже точно не вернётся назад, домой. Они просто не смогут это сделать: между ними и университетом сейчас находится целое полчище этих тварей. Из этого выходит только одно…

Погружённый в свои мысли, я шёл по коридору с жёлтыми стенами, и навстречу мне шагал Виктор Петрович. Шёл он резво, отбитым шагом, словно на параде, держа в руке тлеющую сигарету. Он прошёл мимо меня, будто не заметив. Я остановился, неуверенно обернулся, смотря ему в спину, а потом, так же неуверенно позвал его:

— Виктор Петрович!

Тот резко остановился и не спеша обернулся ко мне.Мы стояли на расстоянии восьми шагов, молча смотря друг на друга. Виктор Петрович, приподняв брови, изучающе глядел на меня, и я не знал, что ему сказать. Я не знал, зачем я его остановил, привлёк его жёсткое внимание к себе. Спрашивать о пропавшем отряде сейчас было крайне неуместно, да и в более благонадёжной ситуации он бы не ответил мне. Возможно, послал бы куда подальше, или же поиздевался надо мной, как это сделал Илья раннее. Но раз я отвлёк его, молчанием своим всё ещё отнимая его секунды, то сказать что-то нужно.