Читаем 200 дней до приказа полностью

по привычке полюбоваться гордым трѐхцветным.

13

То, что находилось на флагштоке, было лишено гордости, зато,

вероятно, в качестве компенсации обзавелось многочисленными

сосульками, которые при первой же оттепели будут всерьѐз угрожать

безопасности каждому осмелившемуся зайти в штаб.

Виноватые должны быть наказаны, решил майор Зубов. На свою

беду, Нестеров и Лавров, убиравшие снег у крыльца штаба, были

назначены этими самыми виноватыми просто в силу того факта, что

попались на глаза майора.

– Лавров!. Нестеров!.

С удовольствием оторвавшись от осточертевшей уборки снега,

бойцы подбежали к майору. Наивные, вероятно, считали, что ничего

хуже майор предложить им не может.

– А скажи мне, Лавров… Что это у нас такое?

Отследив взгляд Зубова, Лавров был безошибочен:

– Государственный флаг, товарищ майор!

– И какого же государства? Сопляндии?!

Нестеров и Лавров уже поняли, что они виноваты, но всѐ ещѐ не

понимали, в чѐм. Государство Сопляндия было им неизвестно. У

Лаврова появилось смутное подозрение, что именно там и будет

протекать оставшаяся часть его службы.

– Государственный флаг должен быть виден издалека! Должен…

развеваться, ясно?!

Ясно было только Нестерову, Лавров упорствовал:

– Товарищ майор… Так ведь это… ветра же нет… Да и мороз на

дворе, как он развеваться будет?

– Сам дуй, вентилятор поставь… Тебе, между прочим, тоже не

мешало бы развиваться – в умственном плане! Не первый день служишь,

придумай что-нибудь!

Одинокое существо, выросшее посредине кабинета Зубова, не

было карликовой берѐзкой, хотя определѐнное сходство, безусловно,

14

просматривалось. Роль существа этим утром досталась старшему

лейтенанту Смалькову.

Измеряя шагами расстояние от стены до стены кабинета, майор

Зубов лихорадочно пытался придумать, что делать. Внезапно

остановившись, Зубов с подозрением посмотрел на Смалькова.

– Смальков, а может, у тебя грибок?

– Почему грибок? – не понял Смальков.

– Потому что руки постоянно чешутся… В каком он звании?

– Капитан… Капитан Потапов…

Зубов разочарованно вздохнул:

– Капитан?. Всего лишь? Надо было хотя бы майору… А лучше

сразу – министру внутренних дел…

Воспоминания о том, что он рыцарь, он же джентльмен, снова не

вовремя ударили в голову Смалькову.

– Товарищ майор, он оскорбил…

– А ты сразу по роже, – гнул своѐ майор.

– Не сразу…

– А как? Постепенно? С разворота?

Ошеломлѐнный богатством выбора, Смальков пристыжѐнно

замолчал.

– И как раз в тот момент, когда кругом части

расформировывают, – всѐ больше распалялся майор. – Когда наша

судьба, можно сказать, на волоске! Ты не капитану по морде съездил –

ты по всей части ударил. Один удар, и вся часть в нокауте… Почему

вчера не доложил?

– Так поздно уже было, – лучше бы Смальков не отвечал.

– Поздно? Это сейчас поздно – телега на тебя уже ушла в штаб

округа! Поздравляю!

– И что теперь делать? – Вера во всемогущество начальства не

оставляла старшего лейтенанта.

15

– Снять штаны и бегать – можешь пока ещѐ парочке постовых

морду набить… Не знаю, может, и обойдѐтся… А пока займись

пополнением…

– Каким пополнением? – чтобы вернуться к мыслям о том, что в

этой жизни есть что-то ещѐ, кроме драки с капитаном Потаповым,

старшему лейтенанту понадобилось время.

– Я же говорил, – майор Зубов всегда подозревал, что чем ниже

чин, тем хуже память. Смальков только что подтвердил эту теорию. –

В округе часть расформировали, солдат девать куда-то надо? К тебе в

роту четверо…

– Товарищ майор, а может, не ко мне? У нас в роте уже

сложившийся коллектив…

– А в других ротах, по-твоему, разложившийся? Между прочим, я

и так в пятую десять направил, в первую – восемь, а ты четверых

испугался?

– Да не испугался я, – разве может человек, не испугавшийся

гаишника, бояться новобранцев…

– Иди и докажи… Обеспечь, чтобы новые люди влились в

коллектив, прониклись духом… Иди, воспитывай!

– Есть воспитывать!

Оценивая строевую подготовку старшего лейтенанта, лихо

отдавшего честь и чѐтким строевым шагом удалившегося из кабинета,

майор Зубов задумался, кого может воспитать Смальков. Если не

образцовых водителей, то, может быть, образцовых бойцов?

Глава 5

Флагшток на крыше штаба осиротел. Государственный флаг

подвернулся водным процедурам, после чего был вынесен Нестеровым

16

и Лавровым на мороз. Процедура закаливания не желала доходить до

сознания Нестерова:

– Ну, оттаяли мы его… И что? Он же сейчас опять задубеет…

– Не гунди, Нестеров… Я знаю, что делаю! – Лавров и правда

что-то знал. Расстелив флаг на снегу, бойцы придали ему

развевающуюся форму, в которой ему и предстояло застыть.

– Лавров, а ты в детстве не скульптурой случайно занимался?

– Соколов! – Эхо разнесло мощный рык Шматко по казарме.

– Я, товарищ лейтенант! – отозвался ефрейтор.

– Иди сюда… На, держи! – Шматко протянул Соколову пачку

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза