200 дней до приказа

пляж, или как?

– Солнце, Николаич! Зимой ультрафиолета много, а мне

ультрафиолет противопоказан – глаза слезятся…

Зубов в ультрафиолет не верил. Особенно в сумраке кабинета. На

пляже верил, а в кабинете замполита – не верил.

– А ну-ка, Рэмбо, сними свой ПДВ, хочу в глазки твои слезливые

посмотреть…

ПДВ лѐг на стол, и мир в лице майора Зубова смог увидеть

последствия концентрированного ультрафиолета – сочный фиолетовый

синяк под глазом, вероятно, был вызван солнечным ударом.

– А фиолет тебе очень даже идѐт – красавец! Где они тебя

отловили?

– Возле подъезда…

–

Замечательно…

Заместитель

командира

части

по

воспитательной работе избит мужем соблазнѐнной им женщины –

красота… И они там в штабе ещѐ думают, какую часть сокращать? Вот же

она: командир роты морды бьѐт, замполит по мордам получает – бери и

сокращай!

– Товарищ майор, – жалобно просипел Староконь.

– Тамбовский кролик тебе товарищ, – отрезал Зубов. – Короче,

если в ближайшее время не остепенишься и не женишься – я тебя лично

кастрирую, у меня и ножницы на этот случай имеются…

Солдатская еда – вещь особенная. Глядя на любого повара, сразу

становится ясно, что кушать они любят и делают это регулярно. То же

можно сказать о дедушках. Посмотрев же на молодых бойцов, на ум

55

сразу приходят кадры, снятые в Центральной Африке, – те же ножки и

ручки спичками, что и у голодающих негритят. Вероятно, чем больше

срок службы, тем лучше желудок человека гражданского приучается

переваривать то, что в армии зовѐтся едой. К чести Вакутагина, его

готовку мог есть человек абсолютно неподготовленный – то есть

гражданский. Дистрофиков во второй роте никто никогда не видел с тех

пор, как он стал поваром. Несмотря на то, что Вакутагин был обижен

начальством, кашу он варил вкусную. Одним из условий еѐ

приготовления было то, что никто не имел права вмешиваться в этот

процесс, особенно в том количестве рядовых и нерядовых срочной

службы, ввалившихся на кухню.

– Обед ещѐ рано!.

– Да ладно, Вакутагин, мы не жрать пришли, – озадачил Гунько, –

иди сюда!

Отложив черпак и вытерев руки об полотенце, Вакутагин

настороженно подошѐл к сослуживцам.

– Держи, – держать Вакутагин должен был деньги. Так как работал

он не в ресторане, деньги были явно не чаевые, даже за полтора года

работы. – Тут на билет в обе стороны…

– Какой билет? – Вакутагин боялся поверить невесть откуда

свалившемуся на него счастью.

– На самолѐт с серебристым крылом – два дня туда, два дня

обратно, за две недели обернѐшься…

– Вы что, мужики?! Я верну, я всѐ верну, – наверное, если бы

Вакутагин был девушкой, он непременно бы всплакнул – от полноты

чувств. Наверное, и Гунько всплакнул бы, тоже от полноты тех же

чувств. Но мужики не плачут, мужики – шутят.

– Бери, бери, будешь назад совать – обидимся! – надавил Гунько.

– А кому ты вернѐшь? – решил пробить Вакутагина Кабанов.

– Вам…

– А я не помню, сколько давал, – удивил Вакутагина Гунько.

– И я не помню, никто не помнит, – подытожил Кабанов.

56

– Ничего, я вам обедами верну – маслом. – Маслом надо было

писать счастливое лицо Вакутагина. Улыбку такой ширины можно

увидеть не часто.

Как будто всѐ как всегда – стоит на крыльце штаба офицер. Курит

офицер. Всѐ как всегда. Автоматически ответив на честь, отданную

Шматко, курившему на крыльце, Староконь уже почти зашѐл в штаб.

Что-то сегодня было в Шматко не так. Шматко как Шматко, всѐ те же

глазки, тот же двойной подбородок и тройной живот, сигарета во рту…

Стоп. Рядом с сигаретой во рту у Шматко приютилась палочка от

леденца.

– Лейтенант, ты чѐ делаешь?

– Курю, товарищ майор – не выдержал, – огорчения в голосе

лейтенанта не было, были облегчение и с трудом скрываемая радость.

– А леденец тогда зачем?

– Оно ж так меньше хочется, без леденца б целую выкурил, а так –

только половину.

Ноу-хау Шматко заставило Староконя задуматься. У него тоже

была одна вредная привычка, но как ни крути – леденец ему не поможет.

Зависшую паузу прервал Шматко:

– Я вообще подумал, курение – хороший способ бросить сосать

леденцы. Когда куришь, леденец такой гадкий становится…

Смеялся над своей шуткой Шматко один. Замполит подумал, что

даже самого злостного курильщика не поджидают в подъезде.

Расправившись с проблемой Вакутагина, Гунько решил

расправиться с ещѐ одной. Казалось бы, что плохого, если духа ничему

не надо учить, а он сам кого хошь научит. Но всякая неопределѐнность

не давала Гунько покоя. Углядев Бабушкина и Нелипу, составлявших

компанию Фахрутдинову по пополнению, сержант решил докопаться до

истины с их помощью.

– Бабула, вы на Фахрутдинова вашего обращали внимание?

57

– А он и не наш – он в другой роте служил, дух как дух…

– Ни фига! – вошѐл в разговор Кабанов. – Вы видели, чего он на

брусьях вытворяет? И в оружии волокѐт…

– А на марш-броске? – подхватил Гунько. – Духи так не бегают…