1978, Предварительный заезд

- Очень мило, - согласился я. У меня не было ни поросят, ни гусей, ни, конечно, кормовой свеклы. У меня было много мясного скота, три квадратных мили земли в Уоркшире и все насущные проблемы фермера, занимавшегося производством продуктов питания. Я вырос, умея измерять урожай в центнерах с гектара, и мне претила государственная политика, при которой фермеру платят за то, чтобы он не выращивал те или иные породы, и пытаются наказать, если он их все-таки выращивает.

- А лошади? - спросила Эмма.

- Ну конечно…

Я лениво выпрямился в кресле, полюбовался отблеском света настольной лампы на ее серебристых волосах и решил, что наступило подходящее время, чтобы перестать вздрагивать при мысли о том, что я больше не буду выступать на скачках.

- Думаю, что я продам лошадей.

- Но ведь остается охота.

- Это не одно и то же. Мои лошади - скаковые. Их место на ипподроме.

- Ты сам тренировал их все эти годы… Почему ты не нанял никого, кто занимался бы с ними?

- Я тренировал лошадей просто потому, что сам ездил на них. А тренировать их для кого-нибудь другого я не хочу.

- Не представляю тебя без лошадей, - нахмурилась она.

- Да и я тоже.

- Это стыд и срам.

- А я думал, что ты согласна с теми, кто заявляет: «Мы сами знаем, что для тебя лучше, а тебе, черт возьми, остается с этим смириться».

- Людей нужно защищать от них самих, - возразила Эмма. - Почему?

- В этом не может быть никакого мнения, - сказала она, взглянув на меня в упор.

- Обеспечение безопасности - развивающаяся отрасль, - с горечью возразил я. - Масса ограничений направлена на то, чтобы избавить людей от повседневного риска… а несчастные случаи все равно происходят, и рядом с нами полно террористов.

- Ты все еще сильно переживаешь, не так ли?

- Да.

- Я-то думала, что ты уже покончил с этим.

- Достаточно слегка понервничать, чтобы все вернулось, - ответил я.

- Эта обида сохранится навсегда.

Мне везло в езде, везло с лошадьми, скачки с препятствиями увлекали меня. Как и множество других любителей конного спорта, я проникся ими до глубины души. Этой осенью я участвовал в скачках при любой возможности и настраивался на большие весенние любительские соревнования.

Мне могла помешать только самая страшная простуда, а простудам я был подвержен так же неотвратимо, как автомобиль коррозии. В остальном же в свои тридцать два года я был так же физически силен, как всегда. Но где-то сидели какие-то непрошеные опекуны, непрерывно вынашивавшие мысль о том, чтобы запретить людям в очках участвовать в скачках с препятствиями.

Конечно, многие считали, что очкарикам не следует участвовать в скачках, и я порой соглашался с ними. Но хотя мне приходилось несколько раз ломать кости и получать поверхностные травмы, я ни разу не повредил глаза. А ведь это были мои глаза, черт побери!

Появилось и ограничение для пользующихся контактными линзами, хотя полного запрета не было. Я неоднократно пробовал надевать линзы, но в конце концов заработал сильнейший конъюнктивит - они не годились для моих глаз.

И поскольку я был не в состоянии пользоваться контактными линзами, то не мог скакать. Прощайте, двенадцать лет жизни. Прощайте, стремления, прощай, скорость, прощай, пьянящая радость. Скверно… Так скверно, что даже ныть бессмысленно. А хуже всего то, что они считают, будто делают это для твоего же блага.

Уик-энд шел своим чередом. В субботу мы с утра прокатились на лошадях вокруг фермы, ближе к полудню посетили местные скачки в Стратфорде-на-Эйвоне, а вечером пообедали с друзьями. В воскресенье мы поднялись поздно и, собираясь позавтракать горячими сандвичами с ветчиной, расположились в креслах рядом с камином, в котором пылали поленья; на полу гостиной, как снежные сугробы, лежали кучи газет. Миновали две упоительные ночи; еще одна, как я надеялся, ожидала впереди. Эмма пребывала в наилучшем расположении духа, и мы были настолько близки к состоянию счастливой супружеской пары, насколько это было вообще возможно.

И в этот домашний покой ворвался Хьюдж-Беккет на своем «Даймлере».

Гравий проскрипел под колесами автомобиля, мы с Эммой поднялись, чтобы разглядеть визитера, и увидели, как водитель и человек, сидевший рядом с ним, вышли из машины и распахнули задние двери. Из одной вышел Хьюдж-Беккет, сразу же окинувший тревожным взглядом фасад, а из второй…

- О Боже, - прошептала Эмма, широко раскрыв глаза. - Ведь это же не…

- Именно он.

Она испуганно огляделась.

- Ты не можешь привести их сюда.

- Нет. Я приму их в салоне.

- Но… разве ты не знал, что они приедут?

- Конечно, нет.

- О Боже!

Мы смотрели, как посетители поднимаются по нескольким ступенькам, ведущим к парадной двери. Видно, ответ «нет» не устраивает их, подумал я. И они выкатывают пушки, чтобы покарать дерзкого.

- Ну ладно, - промолвила Эмма, - посмотрим, что им нужно.

- Ты будешь сидеть здесь, у огня, и отгадывать кроссворд, а я тем временем попытаюсь придумать, как отказать им, - сказал я и направился открывать дверь.

- Рэндолл, - сказал принц, протянув мне руку для пожатия, - хорошо уже то, что высказались дома. Можно нам войти?

- Конечно, сэр.