1941: фатальная ошибка Генштаба

Пропустим откровение полковника Андреева, что приказ отряду он дал по своей инициативе. Поскольку финны не собирались наступать с утра 22 июня, то вывод Андреева «противник… перейдет в наступление в ближайшие часы» появился исключительно потому, что утром 21 июня войскам прикрытия и пограничным частям ЛВО также сообщили, что война с немцами начнется завтра, приказав быть в боевой готовности. Особо подчеркнем два момента, которые в Ленинградском округе надо было выполнить в ночь на 22 июня, – пограничникам занять боевые позиции и эвакуировать свои семьи. Но к ним мы еще вернемся.

МВО

Но Ленинградский округ хоть не считался особым, но все-таки был приграничным. Москва же находилась за тысячу километров от границы, и немцам, при всем их желании, столицу на таком расстоянии было недостать ни в первый день войны, ни на десятый. Поэтому внезапное нападение или провокации немцев Московскому военному округу не грозили. Тем не менее, шутки ради, зададимся следующим вопросом. А что, в то время как офицеров и солдат утром 21 июня оповестили, что война начнется завтра, знал ли об этом Председатель СНК И.В. Сталин? И – о чудо – оказывается, он тоже знал, и нашим историкам это уже давно известно! Вот что сообщил в мемуарах командующий Московским военным округом генерал И.В. Тюленев:

«В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:

– С вами будет говорить товарищ Сталин…

В трубке я услышал глуховатый голос:

– Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?

Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:

– Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии»³¹⁷.

Новые сведения о планах немцев получил не только Сталин. В числе прочих получил их и сам генерал Тюленев – прямо, без всяких там, как он пишет, впечатлений и намеков. Потому что его заботы, как командующего округом, о повышении боеготовности войск начались также в ночь на 21 июня и не ограничивались одной ПВО.

За несколько дней до войны группа командиров из управления 7-го механизированного корпуса, входившего в состав МВО, проводила рекогносцировку его путей выдвижения в сторону границы. Однако в ночь на 21 июня ситуация здесь тоже изменилась:

«Вечером 20 июня мы получили приказание возвратиться в Москву, а утром 21 июня последовало новое распоряжение, которое насторожило нас. Командиру корпуса было приказано срочно вывести части из лагерей, а артиллерии прекратить учебные боевые стрельбы на полигоне в Алабино и возвратиться в пункты своей постоянной дислокации. Кроме того, командир корпуса получил приказание выделить мотоциклетную роту, обеспечив ее боеприпасами, для укомплектования штаба одного из фронтов. Приказания отдавались поспешно, во всем чувствовалась нервозность. Начинало пахнуть порохом»³¹⁸.

Запах пороха в виде приказа наркома обороны (о котором речь будет впереди) заставил Тюленева утром 21 июня спешно выводить артиллерию к войскам даже с подмосковных полигонов, за тридевять земель от границы.

Адмирал Н.Г. Кузнецов – со слов генерала Тюленева – рассказал, что команда повысить боеготовность ПВО поступила Тюленеву лично от Сталина в два часа дня. Адмирал тоже делает совершенно правильный вывод, что уже днем 21 июня Сталин знал о неизбежности войны с Германией: