174c8bda-ed46-49bf-97f6-65ff36b29792

Ксюта запрокинула голову и рассмеялась.

- Ну и отлично. Три дня, Айка, нужно на кисейца. Всем известное так называемое «пра-

вило трѐх дней». Всем, кроме тебя, похоже.

- Точнее?

- Если он хоть что-то к тебе испытывает, в течении трех дней он сам к тебе пристанет. У

них такая физиология. Он не сможет устоять. Тебе и делать особо ничего не нужно. Только

одно «но» – не прикасайся к нему первой. Можешь намекать, или даже прямо говорить, что

его хочешь. Можешь оголяться, танцевать стриптиз, в общем, делать, что угодно, но он дол-

жен прикоснуться к тебе первым. И это важно. А вот если он не прикоснѐтся по окончанию

трѐх дней… тогда всѐ, тогда бесполезно.

- Ты серьѐзно? – удивилась я.

- Конечно. Кисейцы часто так проверяют тех, кого разум отвергает – берут и оставляют

поблизости на три дня. Если поддался соблазну, считается, это судьба. Так что просто не от-

ходи от него далеко и надолго, и жди.

И с этими словами Ксюта отключилась.

Сказать, что новости меня ошарашили, это ничего не сказать.

Правило трѐх дней? Так вот почему кисейцы потащили меня в лагерь – они хотели про-

верить. И тогда, когда Парфен разговаривал с ними в начале сборов – они сказали, что дол-

жны убедиться, не судьба ли это. Получается, он сознательно не оставляет меня одну? Хочет

и сам узнать, не судьба ли?

А ещѐ Ксюта сказала – когда разум отвергает.

Я обняла коленки и уткнулась в них лицом.

Его разум меня отвергает. А физически, возможно, его и тянет, только смысл в этом ка-

кой? Хочется, чтобы тебя любили не за тело, ну, вернее не совсем за тело, а ещѐ и за то, какая

ты чудесная внутри. И если кисейцы не делают разницы между влечением и привязанностью,

то ладно, но я-то делаю!

Какая-то неразрешимая дилемма.

И самое потрясающее – новоприобретенные переживания так поглощают, что я даже за-

была, по какой причине заварила всю эту кашу, в смысле, решилась на участие в игре.

Ладно, не время раскисать. Пока ничего ужасного не случилось, а если слишком тяжело

думать о «трѐх днях», всегда можно охладиться, подумав о Земле.

Не время также бездельничать. Успокойся и возьми себя в руки, командовала я самой се-

бе.

Вскочив и дернув головой, так чтобы хвост воинственно хлестнул меня по спине, что

всегда приносило мгновенное облегчение, я принялась за устройство стоянки – примяла траву

так, чтобы можно было сидеть друг напротив друга и при этом не выглядывать из зарослей,

потом уложила вещи и обследовала территорию по периметру. Нашла одну росинку, чем нем-

ного подняла себе настроение. Не стоит преувеличивать, игру выиграть шансов у меня мало,

даже если я сейчас уйду и посвящу поискам всѐ свое время. Но как уйти? Я, честно говоря, бо-

юсь уходить. Не в смысле, ходить одной или заблудиться… хотя да, я теперь боюсь ходить

одной – то есть без него.

И это пугает. Мамочка дорогая, как же это страшно!

Не время раскисать!

Чтобы чем-нибудь заняться, я вызвала Чипка, практически недрогнувшей рукой отдала

ему еще четыре росинки, однако в результате получила паѐк походных продуктов, из которых

приготовила своеобразный ужин. На самом деле я не рискнула готовить блюда инопланетной

кухни, тем более я в ней ни бельмеса ни смыслю, но зато получилось соорудить нечто на-

поминающее нашу земную еду из тушенки и каши. Оставалось надеяться, что Парфен оценит

мои труды, ну или что после ужина его хотя бы не вывернет на землю.

Я прямо места себе не находила, хотя и старательно убеждала себя, что глупо переживать

о такой мелочи – понравится ли ему ужин. Да он вообще мне ещѐ никто! Да какое мне дело?

Тем удивительнее, что этот вопрос, несмотря на попытки успокоиться, всѐ же меня тревожил.

Однако вынуждена сказать откровенно – когда появился Парфен, я к чѐртовой матери за-

была обо всѐм, включая и еду и Землю. Парфен нес, крепко сжимая в кулаке, довольно уве-

систый прозрачный мешок, набитый росинками, а другой рукой придерживал висящую на

плече куртку, вернее то, что от неѐ осталось. Он подошел к стоянке, задумчиво посмотрел на

меня, застывшую столбом, потом себе под ноги и наконец, сел, при этом сморщившись. И

только тогда разжал руки, отпуская мешок и куртку.

Зрелище было ещѐ то. Куртка представляла собой ворох подранной ткани, но куда инте-

реснее было смотреть на самого Парфена. Лицо и шея у него остались невредимыми, видимо,

куртка как раз и предназначалась для того, чтобы их защитить. А вот футболка была сплошь

утыкана небольшими дырочками, сквозь которые виднелась кожа. И все руки, неприкрытые

тканью, тоже были покрыты царапинами и крошечными укусами. И кожа под футболкой тоже

сильно расцарапана. И ещѐ… Непроизвольно я подалась вперед, присматриваясь. А ещѐ у не-

го на груди были какие-то рисунки вроде большой татуировки, слепленной из небольших ку-

сочков из точек. Хотя учитывая, что на голове у кисейцев полосы с рождения, вполне вероят-

но, рисунки на груди тоже часть естественной окраски. И хотя я раньше не видела кисейцев

без одежды, они всегда ходили в штанах и куртках, максимум – в футболках с рукавами до