15 ножевых

Ашхацава бросил трубку. Нет, что за день сегодня такой?

Дошел до почты и купил талончик на межгород. Три минуты, больше не надо. Заодно приобрел в булочной половинку хлеба. Мне за глаза хватит, гостей не намечается. Картошки нажарю, налопаюсь – и спать. Депрессия, что ли? Или просто устал?

Но сначала – телефон. Короткие переговоры с оператором, шипение в трубке, гудки. Женский голос, чуть усталый. Или спросонья?

– Слушаю.

– Привет, мам. Это я. У меня все хорошо, никаких новостей…

И все. Судя по разговору, маму Андрея беседа не то чтобы не интересовала, но была для нее где-то на втором плане. Номер отбыли, поговорили. Сказал, что если особой срочности не будет, свяжемся недели через две. Откуда звоню? Да от приятеля. И все. Пара уточнений про учебу, дежурные напоминания о теплых вещах. Даже стандартный вопрос всех мам «Когда приедешь?» не прозвучал. И ладно. Устраивает женщина свою жизнь, пускай. Ей ведь за сорок уже, хорошо, что шанс появился. И мне об этом лучше не думать.

* * *

В понедельник первой парой была лекция по терапии. Я сам подсел к грустному Давиду. Он был небрит, волосы взлохмачены. Такое ощущение, что не спал всю ночь.

– Ну как? Дала блондинка?

– Динамо весь вечер крутила, – мрачно отозвался друг. – Пять рублей на них потратил. Если бы ты приехал…

– Динамо бы крутили нам обоим, – резюмировал я. – И высадили бы нас на чирик. Слушай анекдот в тему. Новый.

Ашхацава оживился:

– Давай!

– Едут в поезде блондинка, брюнетка и шатенка. Блондинка говорит: «Я люблю трахаться со спортсменами. Быстро прибежал, быстро трахнул, быстро убежал». – «А я, – отвечает брюнетка, – с военными. На счет раз пришел, на счет два трахнул, на счет три ушел». – «А я, – вступает в разговор шатенка, – люблю трахаться с индейцами. Дети природы. Трахаются как звери». Тут поезд тормознул… – Я посмотрел на студентов, что повернулись к нам, на Ашхацаву. Вспомнил, что он абхаз, а не грузин. И очень обижается, когда путают. – Падает абхаз с полки: «Разрешите представиться: мастер спорта, майор Чингачгук!»

Давид рассмеялся первым. За ним все, кто сидел рядом с нами. Девушки морщились, но некоторые тоже хихикали. И тут в аудиторию зашел лектор. Посмотрел недовольно, принял рапорт от старосты. Ох уж эти полуармейские замашки, жить без них не могут.

Открылась дверь, вошла Лиза. И правда, не заметил ее с утра. Или не смотрел? В любом случае кататься на себе не позволю. Девчонка видная, но жить с ней и постоянно чувствовать незримое присутствие ее мамы – не мое это. Пановы в неволе не размножаются.

В перерыве не пошел никуда, сидел, делал вид, что пишу что-то. Не было никакого желания идти с кем-то общаться. Что ни говори, а интересы этих ребят для меня пока не очень близки. Прожил я уже все это. Но попытки посидеть и пожалеть себя любимого потерпели полное фиаско. Что кто-то ходит мимо меня туда и обратно, я краем глаза заметил, но голову поднимать не стал. Наконец, женские ножки остановились и замерли. А я все сижу, глаз не отвожу. От пола и тетрадки своей.

– Андрей, – позвала девушка.

Робко так, будто долго собиралась. Хотя почему будто? Минуты две ходила, решалась. Ба, да ведь это Серафима Голубева! Некрасиво с ней вышло, мой косяк. Впрочем, что жалеть о том, что случилось? Но сейчас мне размазывание по щекам слез видеть хочется еще меньше. Поэтому я максимально нейтрально ответил:

– Привет, Сима.

– Мне с тобой поговорить надо.

– Слушай, ну сказано уже все…

– Я не про это. – Голубева сейчас на диво спокойна, и можно даже подумать, что фурия, которая гонялась за мной у больницы, ее близнец. – Подвинься, не стоять же мне.

– Ну садись. – Я отодвинул чемоданчик Давида и освободил место.

– Слушай, помнишь, когда ты устраивался на скорую, я тебе говорила, что там мой родственник работает на седьмой?

– И? – Что-то смутно забрезжило на горизонте, какая-то догадка.

– Короче, я тогда пришла домой, ну, когда мы поругались… – Сима покраснела. – И мама заметила, что я немного расстроена…

Ох уж эти женские эвфемизмы! Приперлась домой вся в слезах и соплях, истерика до самого неба, и это называется «немного расстроена»! Что же тогда у нее идет за крупную неприятность? Атомная бомбардировка? Эпидемия чумы?

– И что же мама? – поинтересовался я.

– Она переживала за меня, и… я ей сказала, что случилось.

Голубевой надо идти работать не врачом, а в пропаганду. Все эти хлопки и подтопления с отрицательным ростом будут нервно курить в сторонке. Ее иносказания станут предметом зависти всех говорящих голов мира.

– И мама, конечно же, поделилась этой новостью со своим родственником, – закончил я.

– Да, дядя Лева… он тоже переживал за меня… Но ты не беспокойся, я ему скажу, что у нас все в порядке…

– Сима, – сказал я, – пожалуйста, запомни: у нас ничего не в порядке. Ты – очень хорошая девушка и мне с тобой было очень хорошо, но…

Да, прав был Тирион Ланнистер, не надо слушать то, что произносят до слова «но». Наверняка Сима расскажет об этом писателю Мартину. Потому что, судя по копящейся в ее глазах жидкости, она слушать начала только теперь. Я быстро достал носовой платок и вручил ей.