– Кое-что на память обо мне. – Слова Снетчера были сдобрены кровью. – Просто на случай, если тебе когда-нибудь придет в голову еще раз попытаться перейти мне дорогу. – Он расхохотался и крикнул своему невидимому спутнику: – Что скажешь? Не поставить ли ей крылышки?
Тот молчал.
– Что? Что ты делаешь? – Роуэн сопротивлялась, замахнулась гипсом в попытке двинуть ему по коленям, но Снетчер увернулся.
Он сгреб ее волосы с затылка в узел и скрутил в своем мясистом кулаке. Захватил еще туже, натянув до боли кожу на шее, и прижал к ней что-то холодное и твердое. В сознании Роуэн промелькнуло его кольцо с крыльями. И сразу спину между плеч пронзила жгучая, мучительная боль. Нестерпимая боль ожога.
Она закричала. Снетчер придавил ее лицо к земле, заглушая крики, и в рот набилась трава. Вдруг давление ослабло, и все вокруг заполнил другой звук – крик боли, утробный, гораздо громче, чем ее собственный. Приподнявшись на локтях, она выплюнула попавшую в рот землю и перекатилась на спину, чтобы прохладная трава хоть чуть облегчила отчаянную боль. В темноте разлился мерцающий золотой свет, и она увидела все, что происходило.
Вопли боли и ярости смешались с ужасной вонью. Крылья Снетчера вспыхнули, он пытался сбить пламя руками и выкрикивал заклинания. Но потушить не удавалось. Напарник подбежал к нему, но к этому моменту огонь погас, крылья сгорели.
– Мои крылья! – кричал Снетчер, когда они уходили. – Мои прекрасные крылья! Что она с ними сделала? Маленькая ведьма!
Роуэн попробовала встать, но сил не хватало, боль в спине была невыносимой. И пока она лежала на земле, то приходя в сознание, то снова теряя, Снетчер и его спутник исчезли в ночи. Забрав с собой ее брата.
20
– Тогда я последний раз видела брата, – сказала Рыжая, глядя на кружку с медовухой. Она подняла руку и потрогала выжженное клеймо.
Было уже поздно, и в «Блюде бедняка» стояла тишина: посетители либо покинули заведение, либо разошлись по номерам. Лишь несколько беспутных так и остались, время от времени оглашая трактир пьяным храпом – кто-то уснул прямо на столе, а кто-то и под столом.
– В конце концов от моих криков в доме проснулись взрослые и дети. Поначалу я в истерике кричала о фейри, но, конечно, никто не слушал. Потом все-таки мне удалось успокоиться. Нужно было быстро соображать, но боль очень мешала. Ожог я решила никому не показывать. Не могла придумать, как объяснить его появление. Когда прибыла полиция, я рассказала, как видела, что забрали Джеймса, как побежала за ними. То есть правду, просто не полную. Обыскали весь район, но, конечно, так ничего и не нашли. На следующий день меня перевезли в Лондон. К тому времени я все продумала. И поняла: если стану жить у тети Роуз, то шансов отыскать Джеймса не будет. Поэтому две недели подождала и, как только сняли гипс, взяла самое необходимое и сбежала. В Лондоне легко затеряться. Очень много людей, никто на тебя даже не взглянет.
Она замолчала, чтобы подавить зевок. Стич положил руку ей на плечо и сказал:
– Думаю, на сегодня достаточно. Нам нужно отдохнуть, если мы хотим выехать пораньше.
Гредин кивнул.
– Ты уверена, что ни у одного из твоих родителей… не было второго зрения? – поинтересовался он.
Рыжая удивленно покачала головой:
– Уверена. Почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – сказал Гредин, глядя в сторону.