В коридоре раздался новый звук, от которого волосы на затылке Сани зашевелились. Он не слишком любил фильмы ужасов, но смотреть их иногда ему доводилось. Такой характерный, ни на что не похожий звук отличал классических монстров из японского кино, предпочитавших передвигаться ползком.
Но сейчас он был не на киносеансе, а фильм ужасов все не заканчивался.
Шорох тела приближался медленно, ведь сначала нужно было преодолеть барьер в виде туши майора Худоногова. Саня похолодел; пальцы свободной руки сжались в кулак. Какого хрена? Там столько мяса – хоть всю ночь пируй! Почему она… оно… почему сейчас этот сраный шорох все ближе и ближе?!
Осознание укололо холодом. Ведь он – последний, кому училка еще не сказала большое человеческое спасибо.
Оперуполномоченного Русанова затрясло. Гражданка Зосимова И. П. стучалась так, как наверняка она делала это при жизни – негромко, деликатно. В мертвой тишине дежурки стук прозвучал гулко и разнесся эхом.
– Мальчик… – бесполым, неживым голосом попросили из-за двери. – Мальчик, открой.
Никто не называл оперуполномоченного мальчиком уже лет десять. Он сглотнул и попытался закричать – может, кто-то с улицы и услышал бы, – но отяжелевший язык намертво прилип к сухому небу.
– Я жду, мальчик.
Гражданка Зосимова и раньше громким учительским голосом не отличалась. Но теперь он звучал иначе – глухо, сдавленно, точно из-под земли. А еще он ни на миг не прерывался на вдох.
По двери легонько поскреблись пальцами.
– Пошла на хер, сука! – заорал Саня, неожиданно для самого себя. Вспомнилось, что нечисть исстари можно было шугануть матерщиной, и адреналин буквально велел испытать судьбу.
– Нехорошо, – шепнула Зосимова. – Такой большой мальчик – и такими словами… Ну ладно. Я сама войду.
Пистолет с грохотом обрушился на туалетный кафель.
Только сейчас оперуполномоченный Русанов осознал, что забыл щелкнуть спасительной задвижкой.
Новый год у ворот, а соответствующего настроения – ни на грамм. Да и откуда ему взяться, когда с серого неба второй день капает холодный колючий дождь, серый заплеванный асфальт, похоже, забыл о снеге, а черные ветви деревьев только и делают, что колыхаются туда-сюда под порывами ветра? Саня чистит зубы и задевает больную десну, зло сплевывает кровь. Отличное начало дня. Что там дальше – кипятком из чайника по коленям или лбом об дверь?
Уже у подъездной двери слабая старческая рука цепляет его за локоть.
– Сынок… – Хриплый, простуженный сип. – Сынок, помоги…
Сане с первого мгновения легко угадать бомжа. Дело тут даже не в заношенном, совковом еще пальто, драных штанах да седой, давно не стриженной бороде. От старика тянет помойкой, кислым амбре мусорной гнильцы, а еще – несчастьем. На миг вспоминается училка – такая же серая, сгорбленная, смирившаяся.
– Тебе чего, дед? – Саньку не до задушевных разговоров, да и для подачки десятки-другой настроения тоже нет. – Опять на водку не хватает?
Бомж кашляет – глухо, надсадно. Саня выдергивает локоть и отшатывается. Еще туберкулеза или другой какой срани для полного счастья не хватало.
– Плохо мне, сынок… – сипит старик. В груди у него что-то клокочет при каждом вдохе. – Жар сильный, голова кружится, дышать тяжело… – Он приваливается к стене, но вытягивает дрожащую руку. – Ты бы вызвал врачей, сынок… А то сам не могу, в квартиры никто не пускает…
Такого пустят, как же. Да и жильцов тут – кот наплакал, пятиэтажка как раз под снос в новом году. Опять же, проблемы с переездом, жилье искать, с хозяевами собачиться… А тут еще бомжара этот лезет. Странно, что он вообще сюда забрести смог. Саньку противно даже стоять с ним рядом, одним воздухом дышать – а он еще просит о чем-то.
– Занят я, дед, – открывая дверь, Саня старается говорить жестко и без эмоций. – Дежурство у меня, не до вашего брата. Жди, может, другой кто вызовет.
Он уже делает шаг на промозглую улицу, но слышит тихий-тихий шепот за спиной:
– Сжалься, сынок… Холодно тут очень… Не выживу…
Сане муторно. И ведь вроде даже малость жалко старика – и вместе с тем зло берет, хоть за пистолет хватайся. Ничего ему не плохо, брешет, падла, знаем таких. На водку не наскреб, а в больничке – хавка бесплатная. Хоть русский, хоть цыган – все они одинаковы.
– Помоги, сынок… – шепчет бомж. – Пожалуйста…
Как нельзя кстати на ум приходят сказанные недавно Глистом слова.
– Вот умрешь – тогда и приходи, – веско рубит Саня, глядя в расширившиеся на миг выцветшие глаза. Захлопывает дверь, выходит наконец под противную морось.
Пусть спасибо скажет, что на улицу не выволок. А мог бы – да руки марать неохота.