Жил Ильич в пяти минутах ходьбы, если быстрым шагом. В ветхом садовом домике, на который обменял оставшуюся после смерти родителей просторную и светлую квартиру на Шаболовке. Обмен был невыгодный – грабительский, как сказал риелтор. Ильич отмахнулся. Обмен его устраивал. На то были причины.
– Забыться, умереть, уснуть, – задумчиво проговорил он. – Не выйдет. Зарезан сон, невинный сон, тот сон, который тихо сматывает нити с клубка забот… Излишняя забота – такое же проклятье стариков, как беззаботность – горе молодежи.
Санитар подмигнул напарнику, потрепал Ильича по плечу и пошел прочь. К странностям и чудачествам ночного коллеги дневная смена относилась с пониманием.
Антон Андреевич Стасов прибыл, когда оприходовали уже три утренних трупа. Правда, звал его Ильич уже не Тошкой, а по-стариковски – Андреичем. В прошлом был Тошка Андреич известным и преуспевающим хирургом. Ныне же ишачил судебно-медицинским экспертом при морге. С Ильичом они по-прежнему были друзьями. Верными и надежными – как бывает, когда дружишь с самого детства.
– Тут такое дело, – отозвав Андреича в сторону, поведал Ильич. – Девушку ночью привезли, нелегалку из Украины. Ты ее не вскрывай, ладно? Причина смерти там очевидная – от передоза.
Андреич коротко кивнул.
– Как скажешь. Актриса?
– Офелия. Шикарный образ. Мне это очень нужно, очень. Я изнываю от нужды духовной.
– Ладно. – Суть сказанного Андреич вычленил, а шекспировскую цитату привычно пропустил мимо ушей. – Когда премьера?
– Премьера, – растерянно повторил Ильич. – Ты знаешь, ведь по сути, весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль…
– Да-да, – согласился Андреич. – Несомненно. Так когда все же?
– Я полагаю, в ночь на послезавтра. Придешь?
Андреич кивнул вновь. Уклонение от вскрытия было серьезным должностным преступлением, за него запросто могли выставить со службы вон. Но совершать должностные преступления Андреичу было не впервой, а просьба друга стоила гораздо больше, чем формальности и официоз.
– Не волнуйся, – похлопал Ильича по плечу Андреич. – От передоза так от передоза. Слушай, а родня-то не нагрянет?
– Не должна. В ментовку я позвонил, там Белкина четвертый, что ли, сынок как раз сидел на дежурстве. Сказал, она откуда-то из-под Черновцов, что ли. Координат родни нет. Запрос в Черновцы юный Белкин сделал, но шансы, что ответят, близки к нулю.
– Ну и слава богу, – бросил Андреич. – Ладно, пойду. Послезавтра увидимся.
Премьера «Гамлета» с новым исполнителем главной роли собрала аншлаг. Леня не знал, виной ли тому афиши с его одиозным именем, сарафанное радио, по которому слухи о талантливом самородке расползлись по городу, или что иное, известное разве что Господу Богу. Так или иначе, зал оказался полон. Леня выложился. Последняя находка Щеблыкина – Гамлет в смокинге, при бабочке, с алой гвоздикой в петлице, сорвал овации. Труппу трижды вызывали на бис, а когда, наконец, отпустили со сцены за кулисы, актеров можно было выжимать.
– Боже, как я устала. – Грим Офелии растекся у Машеньки Павловской по смазливому личику. – А еще жутко голодна. Гамлет Ильич, почему бы тебе не пригласить даму поужинать? Тем паче, что она твоя, можно сказать, невеста. Покойная, ко всему.
Возбужденный свалившейся на него славой, Леня неожиданно согласился. Об отсутствии у Машеньки всех и всяческих комплексов он был наслышан. Мало кто из мужской половины труппы не побывал в ее однокомнатной квартирке на Якиманке и не протестировал установленный во всю ширь спальни импортный траходром.
В ипостаси Гамлета Леня изнемогал от любви и страсти к дочери убиенного им Полония. В своей собственной ипостаси он старательно обходил Машеньку стороной – перспектива стать экземпляром ее обширной коллекции его ничуть не прельщала. Сидя напротив Машеньки за ресторанным столиком, Леня клял себя за опрометчивость. Он усердно делал вид, что не понимает откровенных намеков, бубнил нечто невразумительное, отвечал невпопад на вопросы и мечтал сбежать.
Сбежать не удалось. Траходром оказался и в самом деле огромным, а разметавшаяся на нем обнаженная Машенька и в самом деле лишенной комплексов.
– Знаешь, ты, кажется, не по этой части, – сказала Машенька, когда Леня отмучился, сполз с нее и отвалился в сторону. – Кто бы мог подумать… Такой красивый мальчик, талантливый, а как любовник полнейший ноль. Послушай, ты, может быть, девственник? В смысле, был полчаса назад.
Девственником Леня не был. Его единственный интимный опыт случился с руководительницей драмкружка, которой он в благодарность за рекомендацию принес на дом розы. Руководительница растрогалась, расчувствовалась и, едва пристроив в вазу букет, принялась раздеваться. В отличие от Машеньки, она оказалась донельзя деликатной и Леню хвалила. Правда, от сделанного по телефону из чувства долга предложения повторить умело отнекалась.
– Бабы – это не твое, – авторитетно сказал Тошка, когда они втроем с Саней Белкиным сидели в пивной. – Ну, не любишь никого, так полюбишь. Какие твои годы.