0f38d74c480a4cc3f66ad4d0dc7c05fe

— Ежу понятно, что тяжело! — взмахнул рукой Джунсу. — Он курит какую-то настолько дешевую ерунду, что я даже марки такой не знаю, и таскает вместо дамской сумочки целого тебя!

— Кстати, следи, чтобы не курил! Это же так вредно для ребенка!

— Есть, сэр!

— И еще…

Джеджун, которому Ючон, как выяснилось, признался уже полтора месяца назад, стал давать один совет за другим, рассказывая о том, как чувствовала себя «будущая мамочка». Джунсу старательно пропускал мимо ушей описание посещения врача, УЗИ (какой психически больной гинеколог согласился осмотреть беременного парня?!), отказывался принимать во внимание, что Ючона тошнит по утрам, и не желал запоминать названия лекарственных препаратов, которые помогут уменьшить боли внизу живота. Разумеется, Джунсу не останется в стороне и возьмет на себя все заботы о Ючоне, но сейчас ему не хотелось, чтобы воображение разыгралось и в красках проиллюстрировало каждую фразу Джеджуна. А у художников воображение неплохое.

— О, вы обсуждаете беременность Ючона? — удивился подошедший Кюхён. Джеджун вздрогнул: вероятно, не хотел, чтобы об этом узнали случайно. — Так он ждет ребенка?

— Это не твое дело, — пробормотал он, вновь краснея. — Иди, полетай еще по комнате.

— Тут особо не разлетаешься: потолки низкие, головой об них скребу, — ответил Кюхён. — Что, неужели скоро ждем прибавления в семействе?

— Да, у НАС С НИМ будет ребенок, — неожиданно для себя самого проявил благородство Джунсу. Ну, а что такого? Когда первый шок пройдет, он все равно будет говорить, что это — его сын. Или дочь. Или что там мужчина может на свет произвести…

— Это даже не правдоподобно, — прошептал Джеджун.

Джунсу отмахнулся от него.

— Вот это новость. — Кюхён аккуратно приоткрыл дверь в номер, где Ючон опять уже видел десятый сон: видимо, успокоился, что возлюбленный не станет на него злиться, и дал волю накопившейся усталости. — Ему, конечно, не к лицу…

— Кю — сам извращенец: альфа, отчаянно косящий под нежную омегу, — тихо пояснил Джеджун, открывая дверь в свою комнату. — До чего же мир докатился…

Джунсу хотел спросить, по каким загадочным причинам и почему без его личного ведома этот мир укатился в столь неизведанную пропасть, но Джеджун уже скрылся в номере. Пришлось идти к себе и еще минут тридцать смотреть на чутко спящего Ючона, который просыпался при любом громком звуке. «Наверное, повышенная чувствительность из-за беременности, — догадался Джунсу. — Это ж теперь что получается: не ругай его, не критикуй его поступки… Захочешь откровенно обсудить случившееся полтора года назад — не смей нападать на него. А ведь он был виноват — хотя бы в том, что мне было с ним скучно, что я мог предугадать каждый его шаг, включая вылазки к холодильнику после полуночи. Хорошо устроился, подлец. Залетел. Ну, и как же теперь приличный человек беременного оскорбит? Тем более, что я этого гермафродита люблю. Мне нужно принимать его таким, каким его создала природа, а не мечтать о том, чтобы хирург-маньяк, вооруженный скальпелем и традиционными социально-половыми идеалами, вырезал ему все лишние органы. Дже бы меня за такое отругал, я уверен.»

— Родной, тебе не холодно? — спросил Джунсу, заметив, что Ючон прикрыл одеялом только ноги. Тот отреагировал вполне ожидаемо, учитывая последние изменения: выхватил из-под подушки нож.

— А-а-а, Су, — признал он, опять закрывая глаза. — Да спи уже, задрал.

— Если что — я рядом, — пообещал художник.

Джунсу проснулся от того, что Ючон крикнул: «Подъем!» Художник клялся себе, что больше никогда, даже при самых крутых поворотах судьбы, не будет напиваться, а тем времнем его сосед взялся делать отжимания. «Ему же нельзя напрягаться, — пронеслось в голове Джунсу. — Но если это сказать — наверное, обидится…»

В итоге художник промолчал. Правда, когда Ючон, ласково обозвав его алкашней, ушел из комнаты, он все-таки намалевал первый в этом предположительно Нижнем мире портрет, воспользовавшись забытым кем-то блокнотом с маршрутами поездок. Волосы нарисовать очень хотелось; как следствие — лохмы ниспадали отжимающемуся едва ли не до пола. Оправдание давно растиражировали: он — художник, он так видит.

На завтрак все пришли примерно одновременно. Юно явился последним: он был в бледно-серой майке с надписью «I love London» (любить Нью-Йорк стало уже мейн-стримом, и это превратилось, по словам Чанмина, в ванильный удел пролетария и сельских девушек), а также синих штанах «о трех полосках» (в настоящем «Adidas», судя по использованному дешевому материалу, об этой жемчужине новой коллекции не знали). Тем не менее, выражение лица Юно оставалось таким гордым, что даже подоспевший за семечками дальнобойщик (вероятно, один из тех, кем ранее угрожала продавщица) не посмел прокомментировать его внешний вид. Ну, или просто такая ахинея тут не вызывала вопросов. Только Чанмин хихикал, прикрыв рот ладонью, и на все возмущенные шипения Джунсу отвечал: «Да Юно ночью отмочил тако-о-ое…»

— Юно ничего не мог отмочить, — шепотом опроверг эти обвинения Джеджун. — Он приличный человек.