Если кто-то хотел со мной встречаться, служба безопасности, подчинявшаяся моему отцу, изучала всю подноготную этого человека, заставляла его подписать Договор о неразглашении и даже сдать анализ крови. (Кроме того, отец сказал, что я больше никогда не увижу фотографа, с которым я встречалась).
Перед свиданием Робин рассказывал мужчине мою медицинскую и сексуальную историю. Уточню: перед первым свиданием. Всё это было очень унизительно, и я понимала, что безумие этой системы не позволяет мне наладить товарищеские отношения, приятно провести ночь или завести новых друзей, не говоря уж о том, чтобы влюбиться.
Учитывая, как моего отца воспитывал Джун и как отец воспитывал меня, я с самого начала знала, что его опека станет сущим кошмаром. Мне становилось страшно при мысли о том, что отец будет контролировать хотя бы какой-то один аспект моей жизни. Но чтобы все? Это - самое ужасное, что могло когда-либо произойти с моей музыкой, моей карьерой и моим психическим здоровьем.
Довольно скоро я вызвала этого странного адвоката, которого назначил мне суд, и попросила его о помощи. Невероятно, но он - это всё, что у меня было, хотя я его даже не выбирала. Мне сказали, что я не могу нанять нового адвоката, потому что его кандидатуру должен одобрить суд. Гораздо позже я узнала, что это всё - чушь собачья. Тринадцать лет я не знала, что могу нанять своего собственного адвоката. А тогда я чувствовала, что адвокат, которого назначил суд, не очень-то жаждет помочь мне понять, что происходит, или бороться за мои права.
Моя мать, которая была лучшей подругой губернатора Луизианы, могла бы дать мне поговорить с ним по телефону, и он бы мне сказал, что я могу нанять своего адвоката. Но она это скрывала, а вместо этого наняла адвоката для себя, чтобы снова воевать с отцом, как во времена моей юности.
Не раз я давала отпор, особенно - когда отец лишил меня доступа к мобильному телефону. Я тайно принесла телефон и попыталась сбежать. Но меня всегда ловили.
Такова печальная правда: после всего, что мне пришлось пережить, у меня оставалось не так-то много сил на борьбу. Я устала и мне было страшно. После того, как меня привязали к каталке, я знала, что мое тело могут поработить в любой момент, когда захотят. Я думала, что меня даже могут попытаться убить. Задавала себе вопрос, не хотят ли они меня убить.
Так что, когда отец сказал: 'Теперь я - главный', я подумала: 'Это для меня - слишком'. Но я не видела выхода. Так что я сдалась и жила на автопилоте. 'Если я буду поддакивать, конечно же, они увидят, какая я хорошая, и отпустят меня'.
Этой линии поведения я и придерживалась.
После того, как я вышла замуж за Кевина и родила детей, Фелиция некоторое время оставалась рядом, я всегда ее обожала, но когда я перестала ездить в турне и стала меньше работать, мы с ней перестали общаться. Обсуждалось возвращение Фелиции в команду во время турне 'Circus', но почему-то она больше так и не стала моей ассистенткой. Потом я узнала, что папа сказал ей, что я больше не хочу, чтобы она на меня работала. Но я такого никогда не говорила. Если бы я знала, что она хочет что-то для меня сделать, никогда бы ей не отказала. Втайне от меня отец держал ее от меня подальше.
Я больше никогда не видела своих по-настоящему близких друзей, до сих пор. Из-за этого я закрылась психологически даже еще больше, чем прежде.
Мои родители пригласили моих старых друзей из дома, чтобы они пришли и меня развеселили.
- Нет, спасибо, - ответила я.
Я их обожала, но у них уже были дети и своя жизнь. Если они придут, это будет, скорее, визит вежливости, чем проявление симпатии. Помощь - это хорошо, но не тогда, когда о ней не просили. Это должен быть осознанный выбор.
Мне тяжело вспоминать эту мрачнейшую главу своей жизни и думать, что, возможно, всё могло бы быть иначе, если бы я сильнее сопротивлялась. Вообще не люблю об этом думать, ни капельки. Честно говоря, у меня нет на это сил. Я слишком многое пережила.
Когда надо мной учредили опеку, я действительно веселилась на вечеринках. Мое тело физически больше не могло это выносить. Пришло время успокоиться. Но от множества вечеринок я перешла к полному монашеству. Под опекой я не делала ничего.
Вот я еду с фотографом, веду машину на высокой скорости, я так полна жизни. А потом вдруг - я одинока, вообще ничего не делаю, мне даже не всегда разрешают взять свой мобильный телефон. Небо и земля.
В прежней жизни у меня была свобода: свобода принимать свои собственные решения, устанавливать свои правила, просыпаться и самой решать, как я проведу день. Даже тяжелые дни были моими собственными тяжелыми днями. А сдавшись, в своей новой жизни я просыпалась каждое утро и задавала только один вопрос: 'Что будем делать?'.
А потом делала то, что мне велели.
Когда по ночам я оставалась одна, я пыталась найти вдохновение в красивой и вызывающей восторг музыке, книгах, фильмах - во всем, что помогло бы сгладить ужас ситуации. Как в детстве, я пыталась сбежать в другие миры.